10 декабря президент России Владимир Путин встретился с новыми и не такими уж новыми членами своего Совета по правам человека (СПЧ) и обсудил с ними большое количество проблем, среди которых оказалась даже и природа политических протестов, например. Некоторые дела Владимир Путин пообещал уладить: так, его возмутило, что по существующим правилам «отсутствие парного органа не является основанием для продления инвалидности». Пообещал президент разобраться в деле правозащитника Льва Пономарева, чью организацию сочли иноагентом. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников, правда, считает, что президент уже разобрался.
В новом составе СПЧ по понятным причинам интересовал прежде всего его новый председатель Валерий Фадеев. Все должно было стать ясно из его речи в начале заседания.
При этом многое стало ясно уже из речи Владимира Путина, причем не в начале заседания, а в самом начале заседания.
— У совета,— обратил он внимание,— сейчас новый председатель — Валерий Александрович Фадеев. Прошел естественный процесс ротации. Михаил Александрович Федотов занимал этот пост дольше других председателей, девять лет, и внес, я хочу это подчеркнуть, большой вклад в совершенствование работы совета.
А можно было бы сказать короче и проще: был чист и безупречен.
Господин Путин между тем хотел обратить внимание, что Валерий Фадеев пришел не из ниоткуда, а из ротации.
А еще точнее, он пришел из Общественной палаты, где по странному стечению также был ее председателем. И тут главное, чтобы сам Валерий Фадеев засек разницу. То есть понял бы, что у него уже другая работа.
Во вступительном слове Владимира Путина на самом деле было интересно одно предложение (ну да, одно):
— Кстати, хотел бы обратить внимание и на то, что происходит в сфере спорта… Тоже хотел бы попросить о вашей поддержке.
Он имел в виду, без сомнения, допинговый скандал. Неужели он и в самом деле намерен признать, что в России есть проблема с допингом и что с ней наконец надо что-то делать? Ведь только что на пресс-конференции «нормандской четверки» в Париже он заявлял, что лишение россиян Олимпиады и чемпионатов мира — это исключительно политическое решение в рамках глобальной борьбы с нашей страной как таковой по всем направлениям.
Как бы хорошо-то, если намерен признать.
Валерий Фадеев рассказал, прежде всего, надо полагать, президенту, как бурно развивается в России гражданское общество. Так, «в сфере добровольчества настоящий бум» (на самом деле с этим сложно спорить).
Институт общественного наблюдения на выборах тоже переживает период расцвета (а с этим поспорить можно). При этом многое можно себе представить, но не получается представить, чтобы такую фразу смог произнести Михаил Федотов.
Социально ориентированные НКО, по словам Валерия Фадеева, тоже поддерживают этот бум, иначе не скажешь.
А также есть Фонд президентских грантов.
Валерий Фадеев обрисовал присутствующим природу политического протеста:
— Далеко не всегда, к сожалению, чиновники хотят обсуждать проекты с гражданами и навязывают уже принятые решения, исходя из того, что они заведомо умнее и компетентнее. Если сталкиваются с сопротивлением, отстаиванием другого мнения, говорят: «Это смутьяны, они мешают работать!» Напряжение растет! Дискуссия, которая могла бы оставаться абсолютно прагматичной, перерастает в политический протест. На этом поле действуют разные силы, разные игроки набегают на конфликтную ситуацию! Чиновники говорят: «Видите, мы же предупреждали: смутьяны!»
И снова я сравнивал нынешнего главу СПЧ с предыдущим, и опять понимал: тот бы так не стал. Ибо все вроде так же, да уже не так.
— Мы видели,— продолжал Валерий Фадеев,— в этом году такое разрастание конфликта в Екатеринбурге по поводу строительства храма, в Архангельской области в связи с предполагаемым строительством мусорного полигона…
Есть перебор в том, чтобы объединять такие явления, как конфликты в Екатеринбурге и в Шиесе. Но может быть, именно поэтому Валерий Фадеев и объединял.
— Конечно, иногда трудно найти компромисс. Наши коллеги-активисты бывают несговорчивыми, с ними бывает трудно вести диалог.
Но все-таки они ведь коллеги, вот что сейчас надо было понимать всем присутствующим.
Он к тому же рассказал, как быть в сложных ситуациях. Теперь все известно. Просто применяем метод Валерия Фадеева:
— От контроля к участию!
После этого он логичным образом перешел к протестным акциям:
— По поводу чего протестуют граждане? Более чем в 7% случаев — это экологические проблемы. Особенно острая тема — так называемая мусорная реформа. По нашим наблюдениям, социальное напряжение по этой проблеме есть в 50 регионах страны. Еще 7% — обманутые дольщики... 6% — рост тарифов ЖКХ, так называемая оптимизация социальной сферы. 5% — трудовые протесты. Порядка 16% протестов имеют политический характер…
Становилось горячее:
— В этом году наиболее резонансные политические акции проходили в Москве в июле-августе. Несогласованное шествие 27 июля привело к массовым беспорядкам. Были случаи применения насилия в отношении представителей органов правопорядка, заведены уголовные дела, некоторые участники акций уже осуждены… Брошенный в сторону полиции пустой бумажный стаканчик не должен приводить к тюремному сроку!
Так Валерий Фадеев показал себя человеком, чью фразу все-таки мог произнести и Михаил Федотов.
Но сейчас, когда с некоторых снимают обвинения по таким делам, произнести ее вслух на президентском совете — нет, не поступок.
Но и резкого отката в связи со сменой главы СПЧ не последовало. Так, пара шагов назад без шага вперед.
Следующим был адвокат Генри Резник. Его поставленный голос драматично (даже когда не требовала ситуация) звучал под сводами Екатерининского зала. У него было много соображений, связанных с уголовно-процессуальной деятельностью, и господин Путин отреагировал на них, признав, что некоторые имеют смысл.
— Но я не могу понять, почему из подсудности судов присяжных удалили половые преступления и должностные преступления! — восклицал адвокат, и президент соглашался с ним, говоря, что впервые об этом слышит.
Предложение Генри Резника вернуться «к осмыслению фигуры следственного судьи» не впечатлило Владимира Путина.
А предложение «искоренить совершенно отвратительное явление — это осуждение невиновных людей, невиновность которых ясна всей стране», кажется, развеселило.
Возможно, если бы Генри Резник яснее формулировал, так бы не вышло. Но он не смог продержаться до конца.
— Я имею в виду дело Павла Устинова,— пояснил он.— Я имею в виду сейчас…
Он начал переспрашивать окружающих, кого он имел в виду. Ни одна подсказка не устроила его.
— Вылетело из головы…— признал наконец Генри Резник.— Возрастное… Только что осудили за призывы к экстремизму…
Голос Генри Резника, несмотря ни на что, еще мощнее гремел под сводами зала:
— Причем это интересно, невиновность этих людей в эпоху информационных технологий ясна всей стране фактически! И что же получается в этой ситуации? Получается, что всей стране видно, что наше правосудие по такого рода политически мотивированным делам утрачивает фактически остатки независимости! Что делать, Владимир Владимирович?! Я ведь вас понимаю как правовед.
То есть Генри Резник понимал Владимира Путина, считай, как никто.
— Пока дело рассматривается судом, вы иначе не можете ответить,— сочувствовал он президенту.— Суд независим по Конституции. Никто не вправе сюда вмешиваться, в том числе и президент.
Но какой адвокат не найдет хорошую лазейку в любом законе? Вот и Генри Резник нашел и великодушно делился с президентом, так что оставалось только благодарить:
— Выход, знаете, какой, Владимир Владимирович? Выход такой, чтобы эти дела не оказывались на судейском столе, досудебной стадии! В это, я полагаю, наш совет может внести существенный, заметный вклад!
И он привел в пример проблемы правозащитника Льва Пономарева. А прежде рассказал Владимиру Путину, как Владимир Путин работает:
— Вы готовитесь (к заседанию совета, например.— А. К.) и обращаетесь, естественно, в ведомства. Вам дают справки, подписанные генеральным прокурором, министром внутренних дел, председателем Следственного комитета…
Владимир Путин только успевал кивать.
— Я понимаю, Владимир Владимирович, это люди, назначенные вами, и вы исходите из презумпции доверия к ним! — Генри Резник, рассказывая, словно слился душой, если не телом с Владимиром Путиным: так он сейчас был ему близок.— Но мы — ваши советники!! А совет, извините за тавтологию,— коллективный советник, мы вправе тоже рассчитывать на презумпцию доверия с вашей стороны!
И Генри Резник наконец перешел к смыслу своего предложения: в случае спорной ситуации между правоохранительными органами и мнением СПЧ те и другие садятся за стол переговоров, а «третейский судья у нас будет один из руководителей администрации президента, может, Сергей Владиленович (Кириенко.— А. К.), может, кто-то другой… И соответственно, обмениваемся нашими взглядами и нашими доводами!»
Судебная система в этом случае по понятным причинам просто перестает существовать. Зачем она, если есть третейский судья Сергей Кириенко. Ему ведь и вправду веришь, даже и на слово. И разве он хоть однажды подводил?
И все-таки предложение, повторяю, развеселило президента:
— Уважаемый Генри Маркович! Я слышу в вашем заявлении подобного рода сейчас не столько юриста, как правозащитника. Как это «всей стране»?! Мы же с вами понимаем, что это доказывается в суде, в судебном процессе!.. Поэтому это не аргумент, когда известно всей стране. Всей стране — значит, никому не известно!
Владимир Путин неожиданно стал принимать происходящее слишком близко (скорее всего, неоправданно близко) к сердцу:
— Особенно уж нельзя влиять (со стороны, видимо, СМИ.— А. К.), запугивая представителей правоохранительных органов и судов, а такое тоже, к сожалению, у нас имеет место быть, когда в социальных сетях размещается информация о том, что надо выявлять места жительства судей, их родственников и готовить против них… так и есть!.. террористические акты. Это что такое?!
Может, Генри Резник уж и жалел, что начал. Хотя вряд ли.
Но тут Владимир Путин вдруг сам обратил внимание на Льва Пономарева:
— Не знаю, там что-то есть какие-то проблемы сегодня с ним? Вокруг Пономарева что-то происходит сейчас?..
В суматохе про Льва Пономарева, упомянутого несколько минут назад, все, конечно, забыли, но Владимир Путин готовился, да точно готовился, и теперь, похоже, не хотел, чтобы его заготовки (или, точнее, подготовки) пропадали невостребованными. Это ведь все-таки время президента было потрачено.
— О Пономареве, по-моему, речи не было, Владимир Владимирович! Это я буду о нем говорить! — крикнул кто-то из-за стола.
То есть поступил намек, что это фальстарт со стороны Владимира Путина и что рано он намерен был обнаружить знание предмета.
— У Пономарева сейчас ликвидируют организацию, Владимир Владимирович,— напомнила член СПЧ Надежда Евдокимова ему то, что Владимир Путин и сам знал.— То есть происходит что-то. Ликвидируют его организацию… Первый суд уже прошел…
— Это самая массовая правозащитная организация в России! — добавил кто-то еще.
— Если я ничего не перепутал,— решил уже наконец высказаться президент,— а, по-моему, я не путаю ничего!..
Эта фраза уже годилась к тому, чтобы быть разобранной на цитату Виктора Черномырдина.
— Значит, он,— продолжил президент,— несмотря на все это, получал даже президентские гранты. Он пользуется помещением в Москве, за которое платит правительство Москвы, не платит за коммунальные услуги, за электричество и так далее. Мы все это стараемся не трогать, чтобы не мешать его работе!
В принципе диссидентской репутации Льва Пономарева на этом должен был бы, по идее, прийти конец.
– Что касается иноагентов (каким считают Льва Пономарева. — А. К.),— добавил президент,— то мы многократно возвращались к этой теме! Хотел бы обратить ваше внимание на то, что по этим организациям принимали соответствующее решение не для того, чтобы их запретить, а для того, чтобы сделать их работу прозрачной! Но даже эти организации принимают участие в конкурсах на получение президентских грантов, и получают их!
Ну все, это уже было ниже пояса, и намного.
— Я посмотрю,— неумолимо продолжал президент,— что касается организации, которую возглавляет господин Пономарев, но если мне память не изменяет, то ему никто до сих пор особенно не мешал работать, хотя его позиции по некоторым вопросам далеки от правозащитной деятельности, насколько я себе представляю. Например, он солидаризировался с позицией правительства США по Крыму, он вел переговоры с японцами по поводу оказания им содействия по передаче островов Курильской гряды (что-то в этом роде шепнул президенту минуту назад сидевший рядом Сергей Кириенко. А может, они оба сделали вид, что шепнул… Уже ведь ничего не понять…— А. К.). Он что, международник, что ли?!
Никогда еще слово «международник» не звучало так оскорбительно и приговорно.
— Тем не менее,— спас в конце Льва Пономарева от своего собственного отношения к нему Владимир Путин,— я обязательно посмотрю на то, чтобы эти элементы не использовались для того, чтобы прекратить деятельность организации как таковой в той части, во всяком случае, в которой она идет на пользу нашему гражданскому обществу.
И дал слово еще одному во многих смыслах новичку СПЧ Кириллу Вышинскому, который рассказал о вреде уголовного преследования жителей Крыма со стороны Украины. Владимир Путин попросил фамилии преследуемых, чтобы вовлечь их в закрутившуюся было переговорную орбиту с Украиной.
При этом президент добавил в эту орбиту еще и жителей Луганской и Донецкой областей, а потом еще и решил объяснить, почему он и накануне в Париже, и вообще против того, чтобы отдать контроль над границей между Донбассом и Россией Украине (и в самом деле, накануне на пресс-конференции в этом виделась какая-то недоговоренность):
— Украинская сторона все время ставит вопрос: «Дайте нам возможность закрыть границу войсками». Я представляю, что дальше начнется: Сребреница будет, вот и все. Мы же видели, как президент Зеленский вел дискуссии с националистами...
То есть иллюзий никаких.
— Ну понятно, кто там сильнее,— продолжил Владимир Путин,— что там произойдет и кто ими будет руководить, этими националистами, когда они войдут на эти территории без обеспечения гарантии людям. Это одна из проблем, но она, конечно, носит политический характер.
Потом Владимир Путин ужаснулся тому, что при ретинобластоме, тяжелом онкологическом заболевании, «в случае наступления ремиссии, то есть если онкология отступает, ребенка лишают инвалидности. И когда ребенок лишается инвалидности, он лишается возможности бесплатной замены глазного протеза».
А инвалидности он лишается, так как представители формулируют исчерпывающе: «Отсутствие парного органа не является основанием для продления инвалидности».
— То есть если одной руки нет, человек уже не инвалид? — потрясенно переспросил президент.
Ему подтвердили. «Чушь…» — горько произнес Владимир Путин.
Похоже, что такое правило скоро, если не на днях, исчезнет. Огромное количество людей, между прочим, приятно удивятся, а то и не поверят своему счастью.
Отвечая еще на один вопрос, Владимир Путин признался, что Беслан всегда будет его личной болью, и давно пора было в этом признаться.
Потом еще президенту рассказывали о попрании прав на достойное погребение, в том числе в местах массовых захоронений, и о многом другом.
Нет, это было небезнадежное заседание.
Михаил Федотов не расстроился бы.
Просто пожал бы плечами.
0
75.00
