ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Фев. 1, 2017

«В наш городок, который разросся вокруг са- харной фабрики, самой большой на территории СССР, приехали шесть чёрных молодых людей. Их определили на учёбу в местный сельскохозяй- ственный техникум. В 70-х годах в СССР приез- жало учиться много юношей и девушек из Африки и Латинской Америки. Чёрные парни изучали са- харное производство и влюбляли в себя местных девушек… Если собрать картинки их жизни, это фабричные цеха, потоки сахарной патоки, карна- вальные развлечения шести африканских дон- жуанов и свадебные марши Мендельсона – дон- жуаны женятся, все шестеро. По окончании они поспешно покидают Сахарный Тупик, двое увозят с собой русских жён. Остальные – кто разводится, кто слёзно обещает вернуться. В Сахарном Тупике остаются африканские дети – три девочки… (визг полицейской сирены заглушает голос). …Меня звать Кармен. У меня есть брат Андрей, он белый… Он на год младше меня, и я стараюсь его оберегать от всяких глупостей. Я у него за маму, так как наша мать, заимев двух детей – от эфиопа и русского, уехала из Сахарного Тупика в поисках «жизненного счастья» – так она пишет в своих редких письмах. Я – чёрная… Могла этого и не говорить, папаша мой, Вильям Фитигу, где-то то ли в Америке, то ли на Кубе. Остальные чёр- ные девицы – это Катя с трудно произносимой фамилией Жиджунбараш, моя близкая подруга, это Надя Попова-Пепе, которая зовёт себя Наоми (в подражание Наоми Кэмпбелл), на которую Надя действительно похожа. В дальнейшем я буду звать Надю – Наоми. С Наоми Поповой-Пепе я училась в одной школе, она же была моей сосед- кой по дому номер семь на улице Юрия Гагарина. В неё влюблён мой брат Андрей, моё солнышко. От сахарной фабрики днём и ночью – особые запахи. Мы, местные, привыкли к ним, даже ка- жется странным, что где-то в большом мире есть города без сладко-приторного свекольного запаха. Я пойму это, оказавшись в Берлине, а потом в Ка- лифорнии. Совсем не так пахнет в Лос-Анджелесе. Но это будет после того, как Надя Попова-Пепе выиграет конкурс красоты и уедет в тот чёртов Берлин, а затем за океан. Мой братец Андрей… Стоп! Договоримся эту более чем странную исто- рию буду рассказывать по порядку... У директора нашей школы Штромберга был лебедь, который плавал в школьном бассейне. Никто не знал, как он появился в этом узком бетонном квадрате, наполненном мутной водой. Штромберг кормил его с рук. Зимой, когда выпа- дал снег, лебедь жил в кабинете директора, ходил за ним всюду, как собачонка. Лебедя мы любили. Однажды ночью кто-то его зарезал. Штромберг, весь наш 10-й класс и все другие классы плакали. Я написала стихи о лебеде. Андрей (он учился со мной в одном классе) попросил позволить сказать, что это он написал стихи, ему хотелось покра- соваться перед Наоми. Я не задумываясь отдала брату свой «шедевр». Я даже присутствовала при чтении его. Попова, как я сказала уже, была наша соседка по дому. Комната, в которой спал Андрей, соседствовала с комнатой, в которой спала Наоми. Одна стена (всего лишь десять сантиметров) от- деляла кровать моего брата от кровати Наоми – его «чёрного лебедя». Ночами, затаив дыхание, он слушал звуки и шорохи за стеной. Рядом с домом находился кинотеатр «Спартак». У нас с братом была тайна. Когда темнело, мы пере- лазили через балкон и по кирпичному карнизу быстро двигались к окнам кинотеатра. По десятку раз смотрели фильмы с Бельмондо, Делоном, де Фюнесом. Путь по карнизу проходил мимо окон Поповых-Пепе. Однажды мы увидели в окне такую картинку. Участковый врач Осипов держал в ушах резиновую трубку. Перед ним сидела Наоми, майка её была поднята, чёрные груди подсвечивались на- стольной лампой. Я и Андрей смотрели на груди од- ноклассницы. Я глупо улыбалась. А Андрей потерял сознание и сорвался с карниза. Пролетев три этажа, он чудом остался жив. Два месяца лежал в гипсе… Убили лебедя… Брат читал стихи Наоми… Она восхитилась ими и вышла замуж за Ростислава Шахматова. «Сволочь, сволочь, сволочь», – шептал брат, находясь в шоке. Жених Наоми был студентом Московской консерватории. Когда-то он учился в нашей школе. У него была кличка Самурай. Виде- ли бы вы его. Здоровенный, с жутким басом (гото- вил себя в оперные певцы), ходил в чёрном костюме, с сапфировым перстнем на руке. Свадьба Наоми К этому времени у Андрея уже был пистолет. Нас, конечно, пригласили на свадьбу, но мы не пошли. Свадьбу справляли за стеной. Мы сидели с бра- том на полу, слушали смех, голоса, пение. Андрей целился пистолетом в стену. Неожиданно кто-то в неё постучал два раза. Андрей вскочил. Сказал: «Ты будь здесь, слушай!» Он вылез в окно с заложенным под рубашку пи- столетом. Мне было обидно, что брат не посвятил меня в свой план, такого ещё не случалось. Андрей улыбнулся мне и пошёл по карнизу в сторону окон Наоми. Самурай, пьяный, встал из-за свадебного стола и отправился в туалет. В момент, когда он садился на унитаз, увидел дуло пистолета, потом долговязую фигуру моего брата, перелезающего через подоконник. «Ты что?» – спросил Самурай. Андрей ткнул дулом пистолета в его живот и при- казал: «Пой, а то пристрелю». Снял с предохрани- теля. Самурай почему-то спустил воду и спросил: «Что петь?» Андрей сказал: «Арию». Самурай: «Какую?» Брат не знал какую, но знала я. Самурай, увидев меня, влезающую в окно, опешил оконча- тельно. «Арию Мефистофеля», – приказала я. Свадебный стол с удивлением слушал поющего в туалете жениха. Стали стучать в дверь туале- та: «Ростислав! Самурай! Что с тобой?» Свадьба недоумевала: зачем жених с такой страстью поёт оперную арию в туалете? Наоми с мужем уехала в Москву. Она приняла участие в каком-то престижном конкурсе красо- ты, разошлась с Самураем, закрутилась в москов- ской богемной жизни. Мой брат впал в депрессию. Я не знала, как ему помочь. Пошла к Кате Жид- жунбараш, рассказала о брате, она дала какие-то снадобья, брату стало легче, он начал работать на сахарной фабрике. Письмо от Наоми В почтовом ящике торчал край конверта. Андрей вытянул его, посмотрел от кого. «Попова-Пепе», – с удивлением произнёс он. Мы возвращались из ресторана, где наша школьная подруга Люба Со- ломина была официанткой. Она в тот день пригла- сила всех нас на свой день рождения. Было много народу, много пили, потом на сцене пели мы, чёр- ные девицы. Пели русские народные песни. Пуся Погорелов, друг Андрея, отслуживший в спецназе в Афганистане, играл на аккордеоне… Пришёл муж Марии Костиной и замахнулся на жену. Мой братец вышвырнул его из ресторана… Потом мы долго расходились по ночным улицам Сахарного Тупика. На аккордеон кто-то вылил ведро воды, слава богу, не мочи. Мой брат и Пуся вытащили на улицу голого человека. Брат был жесток: «Ты сейчас выпьешь керосин!» У Андрея в руках была бутылка. «Я поднесу спичку, ты быстро выдуй и покажи нам фокус». Человек, заикаясь, сказал: «Не умею». Андрей был неумолим. Мне было не- приятно смотреть на голого. Тот выпил керосин. Пуся чиркнул спичкой – и вдруг огромный огнен- ный шар взлетел над губами голого. Тот орал. Все смеялись. Засмеялся и голый. Андрей его отпу- стил. Потом мы танцевали на ночном пляже. И вот в почтовом ящике письмо от Наоми Попо- вой-Пепе. Андрей схватил конверт, разорвал его, стал читать вслух. От возбуждения он забегал по комнате, открыл холодильник, в котором было пусто. Стал читать молча. Я смотрела на брата, он побледнел и вдруг свалился на пол. Я стала его расталкивать, он спал, не просыпался. Наши дедушка Кирилл и бабушка Шура, как всегда, были на сахарном заводе. Днём они спали, а ночью работали. Такой режим их устраивал. Я вновь стала тормошить родного братца. Он тихо храпел. Я взяла письмо Наоми. Стала читать: «В берлинском конкурсе красоты я не попала даже в пятёрку финалисток. Когда меня согна- ли со сцены, ко мне подошёл человек, назвался Махмудом и сказал, что готов спонсировать меня в европейском туре. Говорил на чистом русском, хотя по виду не русский. Но я тоже по виду ты знаешь кто… Здесь не понимают, почему я чёрная, но говорю на русском. Сейчас вот стала чуть-чуть английский понимать… Я обрадовалась этому Махмуду. Но если бы я знала, что меня ожидает в этом турне, плакала бы! Ой, Андрей, ко мне кто-то пришёл – очередной клиент или ещё хуже, охрана Махмуда, их я должна обслуживать бес- платно… Так и есть – трое, ненавижу гадов… Сейчас они все втроём навалятся на меня». На этих словах письмо обрывалось. На этих словах упал у холодильника Андрей. Разбудить его я не смогла. Участковый врач Осипов предпо- ложил, что у Андрея редкое заболевание – летар- гический сон. И длиться он может неделю, месяцы и даже годы. Медицине известны случаи даже тридцатилетнего летаргического сна. В больницу его не взяли. Сказали, не дай бог спать будет годы и годы… Зачем его столько держать в больнице? Мы с Катей сидели на полу. На диване спал Андрей. Катя предложила: «Поехали в Берлин. Найдём Надю Попову-Пепе. Был случай, когда спящего оживил голос любимой… То ли я читала об этом, то ли смотрела по телику...» Я уже две недели неотрывно смотрю на моего дорогого братца. Он лежит, как святой. Оброс бородой. Я его таскаю на себе в туалет, купаю… Он у меня чистый, свежий, совсем ещё недавно был грозой Сахарного Тупика, а сейчас такой бес- помощный. Бабушка Шура ушла с работы, помо- гает мне, но уехать в Берлин и на неё оставить моё солнышко Андрея я не могу. Прошёл месяц, Андрей спал, я перепробовала все методы его пробуждения. Мне советовали бросить его в холодную воду реки, мол, уйдёт на дно и инстинкт сработает, зашевелится, выплывет, чтобы глотнуть воздуха. Отправились на лодке. Пуся Погорелов, я, Катя, спящий Андрей и один кореш Андрея – Фламинго. Нырнул сначала Фла- минго для страховки под водой. Погорелов поднял Андрея, мы с Катей помогали ему. Пуся отпустил Андрея. Тот как-то нелепо ударился о поверх- ность воды и ушёл ко дну. Мы все разом нырнули за братом. Вода холодная, прозрачная. Я смо- трю – моё солнышко опускается на дно, как же- лезнодорожная рельса. Набрав дыхание, мы ждём, когда Андрей оживёт. А он лёг на дно и лежит. Фламинго и Пуся посмотрели на меня, я не знаю, как действовать… Два Андреева друга подхватили его, и он, как Христос, снятый с креста, поплыв вверх, вознёсся. Закинули брата в лодку. Смо- трим – дышит мерно, спокойно, спит. Я плачу. Пуся привёз из Ростова известного врача Буква- рёва. Тот послушал Андрея, подключил какие-то электроды, пустил разряд. Засверкали искры. Брат спит. Врач Букварёв услышал мнение Кати Жид- жунбараш – привезти Наоми Попову-Пепе. Ска- зал: «Как ни странно, это может дать положитель- ный результат». Я нашла сиделку Анюту, женщину добрую, хорошо готовящую и с удовольствием купающую моего спящего красавца Андрея. Поехали! Катя с радостью бросилась в авантюру спасать разом одноклассницу, попавшую в беду, и одноклассника, заснувшего «вечным сном». Но как попасть в Европу? Время постсоветское. Только-только приподнялся железный занавес. В Москве мы три дня тыкались в немецкое посоль- ство. На нас, чёрных девиц, говорящих на чисто русском, смотрели с удивлением. У нас не было никаких документов, никаких приглашений и до- казательств срочного выезда в страну Германию. Три дня битвы за Берлин мы проиграли. Несколько огромных рефрижераторов стояло у посольских ворот. Рабочие таскали к рефриже- раторам тяжеленные морозильники. Мы услы- шали голоса: «Перестали морозить, везут назад в Германию ремонтировать». Шумели заведённые моторы. Катя прошлась мимо грузовиков, посмо- трела на меня. Мы поняли друг друга с полуслова. У одного грузовика было отстёгнуто брезентовое покрытие. Мы с Катей нагло влезли в него. Удача: нас никто не заметил. В полумраке осмотрели мо- розильную установку, в ней можно поместиться. Так и сделали. Не спрашивайте, как мы ехали три дня, как дышали, что ели, не спрашивайте. Тела наши были разбиты тряской. Катя подбадривала себя пением. Я вторила ей. Мы тихо выли. В Берлине рефрижератор встал на какой-то ав- томобильной площадке. Мы в капкане: в Москве, заскочив в морозильник, захлопнули массивную дверь, которая, как оказалось, изнутри не откры- вается. Представьте лица немецких работниц, рано утром открывших дверь нашего капкана! Видимо, они должны были обследовать неисправ- ности морозильника. Мы, чёрные девицы, выско- чили с визгом. Но громче нас кричали немецкие женщины. Спрыгнув с грузовика, мы побежали быстро-быстро. Перед нами забор, мы через него и в лес. Бежим, кричим… Увидели озеро, мгно- венно разделись и упали в воду. Я ушла на дно, как мой братец, лежала там сколько могла. Хотела схватить рыбу, которая сверкнула серебром над головой. Поймав – съела бы. Что делать двум русским африканкам в Берли- не? Не имеющим ни единого пфеннига, три дня не бравшим в рот ни крошки? На берегу озера маленькая немецкая девочка нехотя ела булку с малиновой начинкой. Родители её плавали. Катя ловко умыкнула булку, стоило девочке на секунду положить её в траву. О, вкус булки с малиновой начинкой! Долго блуждая по летнему лесу, мы вышли к трамвайному кругу, сели в трамвай и поехали в город. Катя вдруг говорит: «Видишь, гостиница? Как-то по телику видела, как двое голодных ходят по этажам гостиницы и набирают булок, кофе, ва- ренья с подносов, которые выставляют в коридор постояльцы, позавтракав…» Мы сошли с трамвая, оглядели себя в витринном стекле, вроде ничего: американские студентки, чуть-чуть небрежно одетые, главное – всё время улыбающиеся. Зашли в гостиничный лифт. Прочесали коридоры не- скольких этажей, и действительно – нетронутые булочки смотрят на нас с серебряных подносов, баночки с вареньем, даже виноград и надкусанное яблоко… Гостиница богатая, средневековая живо- пись на стенах, таинственная коридорная тишина. Рассовав всё по карманам, мы вышли из гостини- цы и оказались на берлинской площади со множе- ством кафе, с толпами смеющихся, жующих нем- цев и двумя рыжими певцами с красными аккор- деонами, певшими русские песни. Мы вплотную подошли к аккордеонистам. И неожиданно для них (и для себя) запели с ними в унисон. Певцы от удивления разинули рты. Мы поём: «За речкой, за речкой, на том бережочке, мыла Марусенька белые ножки…» Час спустя родился ансамбль «Красные аккордеоны, чёрные глотки». Берлинской публике понравилось пение не- обычного ансамбля. Нам с удовольствием кидали монеты. Я и Катя сдружились с Кроликом и Сли- вой (так звали рыжеволосых еврейских братьев). Поселились у них на окраине Берлина. Катя сошлась с Кроликом. Я и Слива стыдились друг друга. Когда в маленькой комнатке из-за шкафа, разделяющего две постели, раздавались вопли любовников, мы со Сливой уходили в берлинскую ночь и читали Пушкина в два голоса: «Во тьме твои глаза блистают предо мною, мне улыбаются, и звуки слышу я: мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя… твоя...» Мои заработанные деньги уходили на звонки в Сахарный Тупик, я звонила каждый день, слуша- ла тихий храп братца Андрея. Кричала ему: «Ан- дрей! Андрей!» – но, увы, он не просыпался. Мы с Катей, когда не пели, разъезжали на скрипучих велосипедах в поисках Наоми Поповой. В зако- улках Александерплац, там, где собираются сту- денты, артисты, богема, модельеры и модели, мы ходили в «экспериментальных» одеждах – у Кати натыканы вилки в курчавых волосах, у меня двенадцать столовых ножей, нами восхищались. «Каким образом вы русские?» – у всех недоумён- ный вопрос. Все разглядывали фотографию Нади Поповой-Пепе, никто её не видел. «Если вы обе со мной переспите, – сказал Джонатан, чёрный двухметровый парень из Лос- Анджелеса, который носил старомодное пенсне и изучал в Германии науки осушения болот, – я укажу вам, где я видел эту красотку… Это точно она. Косит под Наоми Кэмпбелл». Джонатан требовал пойти с ним в мотель неподалёку. «Вы всё о ней будете знать. Конечно, за небольшую плату», – смеялся двухметровый амбал в пенсне. В туалете берлинского кафе, где мерцала тусклая зелёная лампочка, мы с Катей обсуждали ситуа- цию. «Может, ему достаточно будет меня? – спра- шивала Катя, которая знала, что я дура-девствен- ница. – Как ему объяснить, что ты не подходишь ему для этого? Как по-английски девственница?» У зеркала стояла немецкая белотелая красот- ка, красила губы. Когда Катя спросила меня: «А может, ты дашь ему? До каких пор ходить тебе с этим грузом?» Немка расхохоталась. «Понима- ешь по-русски?» – спросила Катя. Немка закивала головой: «Что вам надо ему сказать? Я скажу». Джонатан был неумолим. С немкой Гудрун не хотел говорить. «Мои сёстры прекрасно понимают меня», – повторял он. «Сёстры» пошли с ним в по- стель. Джонатан ловко разделся, сел на кровать, велел нам раздеться. Мы разделись. Он посадил нас по бокам от себя. Стал смотреть в зеркало платяного шкафа на наше отражение. Огромный чёрный Джонатан, высокая я и Катя, малышка. «Хорошая фотография, да?» Катя смотрит кокет- ливо, я запуганно, Джонатан, что странно, плачет. «Я голубой, девочки, мне захотелось увидеть ваши голые тела, ваше естество. Вы имеете всё то, о чём я мечтаю. Имеете это от Бога, а я должен собрать большие деньги, сделать операцию. И никогда у меня не будет таких грудей». Он положил руку на мою грудь. Я почувствовала себя счастливой, когда что-то поняла из его пьяного монолога. Мне стало смешно. Я, дура, только решилась отдать свою драгоценную девственность, которую не- понятно для кого держу в неприкосновенности, и нате вам! Двухметровый чёрный Аполлон пьяно блеет какую-то чушь! Раздался звонок в дверь. Джонатан, голый, в пенсне, вышел в прихожую, мы увидели немецкого юношу, с которым Джона- тан уединился на кухне. Мы стали одеваться. Я зашла на кухню. Двое тихо разговаривали. «Как насчёт Нади Поповой-Пепе?» – спросила я. Мне кажется, что каждый второй восточный немец говорит на сносном русском (или нам везёт на русскоговорящих). Юноша по просьбе Джо- натана стал нам переводить. «В Лос-Анджелесе, на океане, в районе Венис-Бич, очень популярен конкурс двойников. Эту девочку я видел месяца два назад. Даже фотографировался с ней. Она изображает Наоми Кэмпбелл». Джонатан встал, порылся в шкафу и принёс фотографию. Наша Надя на пирсе, чуть подгримированная под Наоми, стоит в купальнике с блёстками, рядом с ней улыбается Джонатан в шортах. «Она?» – спросил Джонатан. «Она», – сказали мы. Мы увидели на фотографии чуть в стороне от Нади Ленина. «Ленин», – удивлённо протянула Катя. «Ленин», – подтвердил Джонатан. Двойник миро- вого пролетариата держал в руке красный фла- жок и что-то говорил Наоми Кэмпбелл. На другой день мы с Катей обсуждали сложив- шуюся ситуацию. Катя отказалась ехать в Лос- Анджелес. Кролик и Слива знали о всех наших проблемах, они нашли пожилого нигерийца, мастера по изготовлению поддельных документов. Странно, что в Берлине столько моих братьев по цвету кожи. От братьев Либерзон я узнала, что нигерийцы – знаменитые мастера по изготовле- нию поддельных паспортов, виз, банковских чеков и т.д. Нигериец расспрашивал меня о Пушкине, правда ли, что тот был чёрный. Благодаря Пушки- ну он взял с меня за визу условную сумму. А Катя ушла к Джонатану, влюбившись в него, изменив великому еврейскому Казанове – Кролику, кото- рый молил её не уходить к этому импотенту. Но Катя ушла. Она продолжала петь с нами, но вече- рами сидела с Джонатаном в отеле. «Я не позволю ему менять пол!» И вот наступил день отлёта. Мне надо сесть в са- молёт и перелететь через Атлантический океан, у меня в руках паспорт с фальшивой визой (стран- но, что мне улыбается таможенник), я прошла через все преграды и в Европе, и в Америке. Первым, кого я встретила в Лос-Анджелесе, был Ростислав Шахматов – бывший муж Наоми По- повой-Пепе. Тот, который когда-то пел в туалете оперную арию под дулом пистолета. Встреча была необычной – столкнулись две машины. В одной сидела я и чёрные девушки, знакомые Джонатана, которые приютили меня в Лос-Анджелесе. Синди и Милена рисовали для какой-то мультиплика- ционной компании, любили быструю езду, за что и поплатились. Машина, ехавшая впереди, резко затормозила. Наш «сааб» на полной скорости врезался в неё. Из машины вышел Шахматов-Са- мурай: здоровенный, толстый, как борец сумо, в чёрном костюме, коротко стриженный, с сапфи- ровым перстнем, – точь-в-точь каким он был в Са- харном Тупике. Я обомлела, не поверила глазам своим. Очень вежливо, на неплохом английском он выяснял отношения с двумя мультипликатор- шами. Меня он не узнал. Прибывшая полиция со- ставила рапорт, вина была девушек… Я не знала, как себя вести. В рапорте был указан его адрес и телефон. Я позвонила. Сказала, что я подруга Нади Поповой-Пепе и ищу её в Америке. «Встре- тимся?» – спросил Самурай. Мы встретились на Венис-Бич. Шахматов был удивлён, признав меня, стал рассказывать о своей жизни певца-неудачника. А теперь вот машину разбил. С пением покончено, в Италии слушали его на конкурсе в «Ла Скала», чуть было не взяли, слушал (если верить Самураю) сам Паваротти, но увы… А здесь, в Америке, никому не нужен его великий бас, знакомый взял в бригаду шту- катуров. О Наде Поповой-Пепе ничего не знает. Рассматривая фотографию Джонатана, Самурай заплакал. Предложил вместе искать Надю. Пирс Санта-Моники был недалеко от кафе «Ухо Ван Гога». Я удивилась, что Самурай приехал в кафе на машине. Далеко не новой, но вполне… Разыскать участников конкурса двойников мы не смогли. Полицейский на пирсе сказал, что двойники съезжаются со всей Америки. Сказал, что кто-то занимается ими, назвал какой-то теле- фон. Там никто не брал трубку. Мы ехали с пирса Санта-Моники, в машину Самурая кто-то врезался сзади… Я чуть не запла- кала от обиды за Самурая, но тот спокойно вышел навстречу водителю разбитой «ауди». Самурай, вернувшись ко мне, зашептал: «Запомни, у тебя болит позвоночник, шея, двоится в глазах…» Всё это я сказала полицейскому, составляющему рапорт. Самурай предложил жить у него. Я рас- сталась с мультипликаторшами, которые были помешаны на звёздах. «Вчера встретила в «Пара- маунте» Брэда Питта. О, Брэд!» – «А я застряла в лифте с Мадонной. О, Мадонна!» Самурай был заботлив, готовил завтрак, пока я спала. По телефону пытался напасть на след Нади Поповой-Пепе. Я узнала его тайну – он был профессиональный устроитель автоаварий. Поля- ки, мексиканцы, русские, да и американцы, входи- ли в порочное сообщество выискивающих в Ка- лифорнии автомобили, которым ловко подстраи- вали аварии. В результате страховые компании выплачивали им компенсации за ущерб. Я стала невольным участником его охоты на машины, которым Самурай мял бока, носы так ловко, что заподозрить его в намеренном столкновении не находил возможным ни один полицейский экс- перт. Иногда он подсаживал пару пожилых аме- риканцев-аферистов и устраивал аварию. Я гово- рила Самураю, что мне стыдно участвовать в его аферах. Но терпела, потому что Самурай искал так нужную мне Надю Попову-Пепе. Он позволял мне каждый второй день звонить в Сахарный Тупик. Зачастила я звонить и в Берлин. Катя Жиджун- бараш казалась единственной счастливицей на планете Земля. Она взахлёб рассказывала, как сантиметр за сантиметром возвращает любовь Джонатана к женщинам… то есть к себе. Мы с Самураем ехали по 11-му фривею. Впереди нас нёсся восьмидверный лимузин необычного розового цвета. Лимузин свернул с фривея, подъ- ехал к бензоколонке, Самурай за ним. Я спросила: «Ты хочешь столкнуться с ним?» – «Нет, я никогда не видел такой длинной и такой раскрашенной дуры, я не увидел, кто сидит за рулём, и у нас кон- чается бензин». Из длиннющей розовой машины вышел крошеч- ный мужчина ростом метр сорок. Мужчина похо- дил на ворону в бейсбольной кепке. Мы разинули от удивления рты. «Это Америка!» – сказал Самурай. Кто-то за нашими спинами засмеялся. Я оглянулась и увидела грузного, чёрного, пышноусого муж- чину, который повторил на плохом русском: «Это Америка!» Я разговорилась с мужчиной, который (невероятно!) приезжал в Россию учиться в Сахар- ный Тупик. Фамилия его была Бруно, он знал моего папу Вильяма. Меня бросило в жар, когда он дал мне телефон папы, который жил почему-то на Кубе. «Позвони ему – он будет рад». На другой день я раз двадцать набирала номер папы и вешала трубку. Я не знала, что ему скажу. Вечером раздался звонок. Это был папа Вильям. Он говорил на труднопонимаемом русском. «Как твоя мама? Её звали Ольга, да? Когда ты приехала в США?» Я ответила. «Знаешь, у меня новая семья, четверо сыновей». Пауза. После долгой паузы папа Вильям сказал: «Дай твой адрес. Я пришлю то, что необходимо тебе и всем вам в России». Я про- диктовала адрес Шахматова. Папа попрощался, повесил трубку. Я была в растерянности. Что-то совсем не то сказали мы друг другу. Через четыре дня я получила по почте семнадцать томов Ленина на испанском языке. «Мудак твой папа Вильям», – отреагировал Самурай. Вскоре мы попали-таки в офис, устраивающий состязания двойников великих людей. На фото- графию Нади там живо отреагировали. «Очень красивая, артистичная, плохо говорит на англий- ском, очень похожа на Наоми Кэмпбелл, не знаем, где она сейчас». Мы поблагодарили за эту исчер- пывающую информацию и собирались было уйти, как один рыжеволосый юноша сказал: «Я видел её на аттракционе «Страшнее, чем у Стивена Кинга». Она лежала под ножом гильотины». Юноша до- бавил: «А может, сидела на электрическом стуле?» «Надя?» – в ужасе спросила я. Юноша взахлёб говорил о передвигающемся по маленьким горо- дам Америки крайне рискованном аттракционе «Страшнее, чем у Стивена Кинга», где реально воспроизводят все виды казней. Любой посети- тель за плату может быть на секунду повешен, нож гильотины может обрушиться на него и остано- виться в сантиметре от шеи. Зазывают зрителей красивые девушки, они же иллюстрируют работу гильотин, виселиц, электрических стульев. И всё это делается весело, под музыку Штрауса. Девушка из офиса прошептала: «Многие испытывают в мо- мент казни эротическое удовольствие… Я была повешена секунды три. Это не забывается». Старая «тойота» мчала меня и Шахматова по фривеям. Аттракцион «Страшнее, чем у Стивена Кинга» выступал далеко от Лос-Анджелеса – в Далласе. К казням у этого города особые отно- шения. Мы уже подъезжали к городу, как чей-то «форд» врезался в нас, бросил нас к обочине, мы неслись по нелепой траектории, ещё одна машина поддала «тойоте» в зад. Мы закружились волчком. Машины шарахались от нас вправо, влево. Нако- нец мы остановились в пыли обочины. Самурай рассёк губы, бровь и ухо. Я была без ца- рапин. «Чёрт, кто это нас достал?» – спросил Саму- рай. Мне было его жаль, он так готовился к встрече с Надей: чёрный костюм, лакированные штиблеты, галстук в блёстках, шляпа. Может, его настигло возмездие за бездушно разбиваемые машины… Но возмездие было ещё впереди. Полиция обнару- жила в компьютере что-то дурное о Самурае. Ему надели наручники. «С-суки! Узнали, что все мои прошлые аварии подстроены. Возьми из кармана конверт. Там две тысячи для Нади». Он объяснил полицейскому, что это мои деньги. В его глаза оби- женного толстого ребёнка не хотелось смотреть. «Скажи Наде, что я…» Самурая затолкали с маши- ну. Взвизгнули тормоза, я услышала слова «люблю её», сказанные «великим» басом. ...С чемоданчиком на колёсах, с томом Ленина в руке (один том я оставила себе на память от папы Вильяма) я стояла перед металлическим ангаром, в котором разместился аттракцион «Страшнее, чем у Стивена Кинга». Затаив дыха- ние, десятки посетителей ждали, когда тяжелен- ный стальной нож с шумом пролетит метра два и рухнет на тонкую шею моей школьной подруги, в поисках которой я проехала, пролетела две тре- тьих планеты Земля. «А вдруг нож перерубит эту шею, что тогда? Андрей будет спать тридцать лет?» – мелькнуло в моей голове. Я хотела крикнуть «стойте!», но нож уже начал скольжение и… точно в сантиметре от шеи остановил падение. Какая-то энергия выплеснулась из меня, когда я со всего размаха врезала Наде Поповой-Пепе в небольшой комнатке, куда она меня на радостях увлекла. Так мы дрались в школе. «Ты что, сдурела?!» – крикну- ла Надя. Видимо, я излишне сильно ударила её. Дальнейшее расскажу кратко. Мы обнима- лись, плакали, она рассказала о своём невесёлом бродяжничестве по миру, я рассказала о летар- гическом сне братца Андрея. «Ты нужна, чтобы разбудить его! Не поедешь – свяжу, силой посажу в самолёт!» Мы пили вино в обществе Милоша Сабо, похожего как две капли воды на Владими- ра Ильича Ленина, который чуть-чуть понимал русский. Надя сказала: «Я поеду, соскучилась по запахам Сахарного Тупика… Но и Милош мечтает о России… Хочет показать себя там… Мой друг. Не любовник – друг. Он сантехник, зарабатывал неплохо, но вот похожесть на Ленина свела его с ума… Да, Милош?» «Он что, тоже ложится под гильотину?» – спросила я о Милоше. «Да, у нас тут и Мэрилин Монро дёргается на электрическом стуле. Кто ещё? Майкл Джексон». Милош подроб- но объяснял мне сложную механику этой пытки. Нужно рассчитать напряжение в электрическом стуле. Оно не должно быть слишком слабым, ведь клиенты хотят испытать предсмертный ужас. И в то же время после экзекуции надо иметь силы самостоятельно встать, пошатываясь, добраться до столика, где подают шампанское. «Хочешь попро- бовать?» – спросил Милош. Я легла лицом вверх (для остроты ощущения) и смотрела на тяжёлый стальной нож. Он понёсся на меня… Я закричала. Путь домой Так кончилась моя американская жизнь. Но мне не отсекли голову. Нож остановился в нужных миллиметрах. Мы с Надей Поповой-Пепе и Ми- лошем Сабо полетели в Берлин. Нашли Катю Жиджунбараш, которая, счастливая, сказала, что Джонатан хочет сыграть их свадьбу в Сахарном Тупике. Надя купила в Берлине старый«мерседес» для своих родственников. Мы все, Милош в плаще и в майке с изображением Ленина, двухметровый Джонатан, маленькая Катя, Надя и я, поехали в Сахарный Тупик. Польша, Россия. Пошёл пер- вый снег, мир стал чистым, белым. «Мерседес» въехал в Сахарный Тупик. Запаха свеклы не было. Он улетучился. Завод не работал. Все поехали к моему брату Андрею. Надя вошла в его комнату. Я, Милош, Джонатан, Катя сидели на кухне. Бабушка Шура, дедушка Кирилл, Анюта, разинув рот, смотрели на венгерского водопро- водчика, не понимая, почему Ленин сидит у них на кухне и говорит не на русском языке. Потом венгерский водопроводчик проверил кран, так как тот капал, и стал чинить унитаз. В комнате, где лежал Андрей, на стуле сидела Наоми, смотрела на спящего, что-то шептала ему на ухо. Слышны были обрывки фраз: «Хотела, дура, завоевать мир… Не вышло... Как хорошо здесь, в Тупике… Плохо только, что сейчас не пах- нет свёклой… А я соскучилась по этому запаху… Знаешь, что я вспоминала часто? Как мы в стенке сделали дыру и смотрели, я оттуда, ты отсюда…» Чтобы увидеть Ленина, чинящего наш туа- лет, постучались соседи. И у соседей протекало. Милош засел в маленьких соседских ванных… Я стала накрывать на стол. Из рук моих вы- пало яйцо, когда я услышала голос брата: «Надя, Надя…» Яйцо лопнуло, желток растёкся. Кошка спрыгнула с подоконника, стала лизать желток. Свадьба Кати и Джонатана Снег сыпал с неба, солнце светило – не грело. Но нам хорошо. За столом сидели директор школы Штромберг, Пуся Погорелов, подруги мои – Люба, Мария, – Катя и Джонатан, болотный осушитель, ныне жених и невеста. Веселье в разгаре. Свадьбу справляли у меня. Надя Попова позвала Милоша Сабо, который задержался в ванной. Из комна- ты Андрея слышен звук падающего стула, и сам Андрей показался в дверях, бледный, исхудавший, но с горящими глазами, ищущими Надю Попову. И вдруг хлопанье белых крыльев. В окне появился белый лебедь, любимец всех школьников Сахарно- го Тупика. Он влетел в комнату, смело приземлил- ся на стол и протопал красными лапами. Все смотрели на белого лебедя. Я удивлена, мы же его похоронили? Катя шепчет мне: «Пуся По- горелов подарил Штромбергу лебедя, тот счастлив, как ребёнок». Погорелов положил на меня руку (я не сказала, что тайно всю жизнь люблю Пусю Погорелова). Лебедь рассыпал соль из солонки. Я кинула щепотку соли за спину, чтоб не было беды». P.S. Когда Кармен появилась на Венис-Бич, в Лос- Анджелес приехал Окуджава. Он дал несколько концертов. Выглядел уставшим, болело сердце, но пел очень хорошо и говорил со сцены удивитель- ные слова. Я был с Кармен на одном из его высту- плений. После концерта Булат Шалвович долго глядел в васильковые глаза чёрной Кармен. «Я был в Сахарном Тупике, на вашей фабрике, подарили бюст мой, из сахара. Тяжёлый, килограмм двенад- цать. Дома щипцами откалывал уши, нос… Чай пил вприкуску». Засмеялся. Засмеялась и Кармен. Финал её одиссеи я нафантазировал. Он мне представился счастливым. А что если её брат так и не проснулся и спит, спит непробудным сном двадцать шестой год?