Два года прошло с начала военной кампании России в Сирии. Это первая война для России за пределами постсоветского пространства. И первый подобный опыт после вывода советских войск из Афганистана. Сирийской кампании предрекали судьбу афганской – мол, Москва в очередной раз увязнет на Востоке. Этого не произошло. По крайней мере, пока.
30 сентября 2015 года Совет Федерации единогласно одобрил запрос президента Владимира Путина на использование вооруженных сил страны в Сирии против террористических группировок «Исламское государство» (ИГ) и «Джебхат ан-Нусра» (запрещены в РФ). В тот же день российские Воздушно-космические силы (ВКС) начали наносить удары по позициям боевиков.
Эта операция изменила баланс сил в регионе, подтолкнула переговорный процесс внутри Сирии и, как ни цинично это звучит, стала самой лучшей рекламой для российского вооружения. Теперь главная задача России – остаться центральным игроком в поствоенной Сирии. Это будет непросто.
Как все началось
Еще в июне 2015 года Владимир Путин заявил о необходимости создания международной коалиции против ИГ на следующих условиях:
– Она должна была включать все страны региона, в первую очередь те, которые воюют с ИГ на земле (сирийскую и иракскую армии, вооруженные формирования курдов).
– Коалиции также было необходимо получить одобрение СБ ООН и/или легитимных правительств, на территории которых она должна была действовать.
На тот момент на территории Ирака и Сирии уже почти год воевала коалиция, сформированная под эгидой США без одобрения СБ ООН и согласия Дамаска. Однако наступление ИГ продолжалось. Террористы, слегка потесненные в Ираке, сделали акцент на Сирии. Был вероятен прорыв террористов к Дамаску. Падение сирийской столицы с большой вероятностью означало потерю всей Сирии, а вслед за ней и Ливана. Под угрозой полного уничтожения могли оказаться христиане, алавиты и представители других меньшинств, а ИГ получило бы доступ к огромным экономическим ресурсам.
В результате сирийское правительство обратилось к России с просьбой о военном вмешательстве. Коалиция, о которой говорил Путин, так и не была сформирована. Однако борьба с террористами объединила и союзников президента Сирии Башара Асада (Россию, Иран, шиитские группировки, включая «Хизбаллу»), курдов и вооруженную оппозицию, которых поддерживают США, Турция, Саудовская Аравия и Катар.
Перед российскими военными была поставлена задача уничтожить ИГ и «ан-Нусру». Но благодаря поддержке россиян сирийская армия смогла взять верх в борьбе с вооруженной оппозицией режиму.
Цена кампании
Цена любой военной кампании – количество погибших. За два года, по официальным данным Минобороны и российских региональных властей, потери личного состава Вооруженных сил в Сирии составили 34 человека. Зафиксирована также одна небоевая потеря – технический специалист, военнослужащий-контрактник Вадим Костенко покончил с собой на авиабазе Хмеймим в октябре 2015 года.
Однако есть и неофициальные цифры. По неподтвержденным данным агентства Reuters, с октября 2015-го по август 2017 года в Сирии погибли 70 российских граждан (военные и сотрудники частных военных компаний).
Сколько было потрачено на сирийскую кампанию? По данным ТАСС, с 30 сентября по 15 марта 2016 года, когда было объявлено о сокращении российского присутствия в Сирии, война обходилась бюджету в среднем в $2,8 млн в день (курс 70 рублей за доллар). Для сравнения: США на борьбу с ИГ на территории Сирии и Ирака в тот же период тратили примерно $11,9 млн в день.
В июле 2017 года партия «Яблоко» опубликовала свои подсчеты, согласно которым, расходы на операцию с момента ее начала могли составить от 108 млрд до 140,4 млрд руб. На это в отечественном военном ведомстве ответили, что затраты на проведение операции ВКС России в Сирии не превышают сметы Минобороны на текущие мероприятия боевой и оперативной подготовки войск. «В очередной раз вынуждены разочаровать всех бывших и будущих горе-бухгалтеров и аналитиков военных расходов», – подчеркнул официальный представитель Минобороны генерал-майор Игорь Конашенков.
Еще одни цифры, без которых картина военной кампании будет неполной, касаются вооружения. Более 600 видов российского вооружения были использованы за два года конфликта в Сирии. Как утверждают российские официальные лица, свыше 200 образцов показали высокую эффективность в реализации поставленных задач. Сегодня большинство контрактов на поставки российского вооружения заключаются на испытанные в сирийском конфликте образцы. В 2016 году экспорт вооружения превысил $15 млрд, в 2015-м сумма составила $14,5 млрд. За первую половину 2017 года сумма контрактов составила $8 млрд.
Война берет паузу
Вторую годовщину операции российские военные встречают как триумфаторы. «Нам удалось, отделив одних от других (умеренную оппозицию от террористов. – «Профиль»), создать четыре зоны деэскалации и прекратить фактически гражданскую войну», – еще в конце августа заявил министр обороны Сергей Шойгу. Министр, возможно, поторопился – гражданская война в Сирии скорее приостановлена (и то весьма условно), чем остановлена окончательно. Но он прав, в последнее время усилия самых разных сил были сосредоточены не на борьбе за власть внутри страны, а на борьбе с террористами ИГ и «ан-Нусры» (в июле 2016 года группировка сменила название на «Джебхат Фатх аш-Шам»).
12 сентября начальник штаба группировки войск Вооруженных сил России в Сирии генерал-лейтенант Александр Лапин заявил, что «от боевиков незаконных вооруженных формирований освобождено 85% территории Сирии». Подчеркивалось, что под контролем ИГ осталось 27,8 тыс. кв. км. Это 15% территории страны.
По данным сирийской оппозиции, правительственная армия и ее союзники в середине сентября контролировали 48% сирийской территории. Около 20% контролируют курды, остальное приходится на отряды вооруженной оппозиции и группировку «Хайят Тахрир аш-Шам», в которую входит «ан-Нусра». Последние в основном сосредоточены в Идлибе.
На момент, когда Россия вступила в войну в Сирии, террористы контролировали 70% территории страны и продолжали наступать на всех направлениях. Эти данные еще в 2015 году привел министр обороны Сергей Шойгу. Согласно публикациям в западных и арабских СМИ, к июню 2015 года ИГ захватило 50% территории Сирии.
Если говорить о положении ИГ в целом, то, по данным аналитического центра IHS Markit, под контролем группировки в Сирии и Ираке в январе 2015 года находилось 90,8 тыс. кв. км. В июне 2017-го оставалось 36,2 тыс. кв. км.
Сократились и среднемесячные доходы ИГ – с $81 млн во втором квартале 2015 года до $16 млн во втором квартале 2017 года. В первую очередь это связано с потерей территорий, богатых нефтью. Среднемесячные доходы от нефти снизились на 88%.
Существенно сократился и количественный состав ИГ. По оценкам российского Министерства обороны на декабрь 2015‑го, ИГ насчитывало 60 тыс. человек. Иракские и сирийские эксперты называли цифры от 100 тыс. до 200 тыс. В рядах боевиков воевали граждане 80 стран, в том числе около 2 тыс. российских граждан и около 3 тыс. из стран СНГ. Сейчас, по данным СМИ, ссылающихся на американские источники, в рядах ИГ остается от 10 тыс. до 20 тыс. боевиков.
Длинная рука спецслужб
Чем ближе победа над ИГ, тем заметнее конкуренция как на поле боя, так и на переговорных площадках. И сирийская армия вместе с союзниками (Россией, «Хизбаллой» и другими шиитскими формированиями), и «Сирийские демократические силы» (СДС), состоящие в основном из курдских формирований, при поддержке США бросили основные ресурсы на освобождение провинции Дейр-эз-Зор. Причем СДС ради этого перебросили часть своих сил из еще не до конца освобожденной Ракки. Застолбить территорию в Дейр-эз-Зор оказалось важнее.
«Чем ближе конец ИГИЛ (старое название ИГ в Сирии, тем более очевидно, кто действительно ведет борьбу с ИГИЛ, а кто на протяжении трех лет ее имитирует. Поэтому если международная коалиция во главе с США не желает бороться с терроризмом в Сирии, то хотя бы пусть не мешает тем, кто делает это непрерывно и эффективно», – заявил 19 сентября представитель Минобороны РФ Игорь Конашенков, комментируя ситуацию в районе Дейр-эз-Зора.
Конашенков отметил, что против сирийских войск фиксируются конт-ратаки из района, где находятся формирования оппозиции и подразделения спецназа США, которые оказались там «вместо освобождения Ракки».
Напряженно развиваются события и вокруг Идлиба, где в середине сентября была наконец согласована последняя, четвертая зона деэскалации. Как заявили в российском Минобороны, боевики «ан-Нусры» и примкнувшие к ним отряды, не желающие выполнять условия режима прекращения боевых действий, начали наступление на позиции правительственных войск. «Данное наступление инициировано американскими спецслужбами, чтобы остановить успешно развивающееся продвижение правительственных войск к востоку от Дейр-эз-Зора», – подчеркнул начальник Главного оперативного управления Генштаба ВС РФ Сергей Рудской.
До этого уже американцы обвиняли российских военных в том, что вместо ИГ они нанесли удар по бойцам СДС. Также в адрес России летели и обвинения в попустительстве ИГ.
«Слова России и сил, поддерживающих режим, о борьбе с ИГ являются пустыми, когда они заключают сделки с террористами и позволяют им перемещаться транзитом через подконтрольную им территорию» – такое заявление было выпущено в конце августа от имени возглавляемой США коалиции, после того как «Хизбалла» договорилась предоставить 300 боевикам «Исламского государства» безопасный коридор по территории от ливанской до иракской границы.
Впрочем, несмотря на взаимные претензии, сотрудничество между российскими и американскими военными в Сирии не прерывается и вряд ли прервется, по крайней мере до тех пор, пока не будет покончено с последними боевиками ИГ и «ан-Нусры».
Никто не хотел уходить
На дипломатическом поле все сложнее. Настоящим успехом Москвы можно считать достижение соглашения о создании четырех зон деэскалации в рамках переговоров в Астане. Этот формат возник в начале 2017 года.
К этому моменту при содействии России было освобождено более 600 населенных пунктов, в том числе Алеппо. Изменилась внутренняя ситуация в Турции, и Анкара скорректировала свою позицию по Сирии. Это позволило сесть за один стол переговоров России, Турции и Ирану. Казахстан предложил нейтральную площадку. В рамках астанинского процесса Москва впервые вступила в переговоры с сирийской оппозицией, теми, кого еще недавно причисляла к террористам наравне с ИГ и «ан-Нусрой». К переговорам в качестве наблюдателей также подключились США и Иордания. С последними Россия заключила отдельное соглашение о самой южной из четырех зон.
Теперь, когда астанинский процесс привел к очевидному успеху, появились желающие перетянуть дипломатическую инициативу на себя. В частности, как заявил президент Франции Эмманюэль Макрон, «Франция со своими партнерами выступает с инициативой поддержать действия ООН и запустить наконец инклюзивный политический процесс в Сирии». Макрон предлагает создать контактную группу со всеми постоянными членами СБ ООН и со всеми участниками конфликта. «Так называемый астанинский формат может быть полезен, но его недостаточно», – считает французский президент.
В Москве никогда и не утверждали, что астанинский процесс заменяет другие форматы. Это прежде всего разговор об урегулировании ситуации на земле, но никто не отменял и женевский формат под эгидой ООН, где продолжаются дискуссии вокруг политического урегулирования, пусть и не совсем успешные. Есть и множество других площадок, где идут переговоры, например, Эр-Рияд. Москва против них ничего не имеет. Но Россию под разными предлогами хотят видеть в разных форматах переговоров как можно меньше.
Так, 19 сентября в Нью-Йорке в рамках 72‑й сессии Генеральной ассамблеи ООН состоялась министерская встреча по Сирии, на которую Россию не пригласили. Зато в ней приняли участие госсекретарь США Рекс Тиллерсон, министры иностранных дел Великобритании, Франции, Дании, Германии, Италии, Иордании, Турции, Катара, Саудовской Аравии, Объединенных Арабских Эмиратов, Египта, Канады, Нидерландов, Норвегии и Швеции, а также верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности Федерика Могерини.
На вопрос, почему не пригласили Россию, помощник госсекретаря США Дэвид Саттерфилд заявил, что во встрече «участвовали представители государств, разделяющих взгляды на цели в САР, которые состоят в уничтожении ИГ, в стабилизации обстановки и продвижении к созданию независимой Сирии».
То, что у России и США взгляды на будущее Сирии различны, не секрет, но встреча выглядела как выстраивание стратегии против усилий Москвы по сирийскому урегулированию. Хотя Саттерфилд подчеркнул, что США не соревнуются с Россией в борьбе с ИГ. «Это не соперничество, и это не конкуренция», – заявил он.
Однако действия говорят об обратном. Это именно конкуренция.
В этой связи стоит обратить внимание и на слова главы российского МИД Сергея Лаврова по итогам встречи с Тиллерсоном на Генассамблее: «Мы, естественно, подтвердили наш подход о том, что при всем признании реальности нахождения американской коалиции в Сирии она все-таки там незваный гость. Мы видим, что это реальность, видим, что это можно использовать для борьбы с терроризмом параллельно с теми действиями, которые осуществляет сирийская армия при поддержке ВКС РФ, которая была официально запрошена легитимным правительством».
Т. е. суть и американских, и российских заявлений можно свести к одному: пока нам выгодно – воюем вместе, а дальше каждый будет отстаивать свои интересы. Какие интересы в Сирии защищает Москва?
«Мы не преследуем стратегических целей по закреплению в этом районе. Для нас цель – борьба с международным терроризмом, который представляет угрозу для российских национальных интересов», – заявил в середине сентября спецпредставитель президента по сирийскому урегулированию Александр Лаврентьев.
Тут возникает сразу несколько вопросов. Первый: что считать закреплением России в Сирии, а что – нет, учитывая, что Москва не собирается отказываться от военных баз в Тартусе и Латакии, а российские компании – от своих контрактов в этой стране? Второй: что считать победой над терроризмом, достаточно ли просто добиться освобождения большей части сирийской территории от ИГ и «ан-Нусры»? И третий: и кто будет обеспечивать соблюдение перемирия в Сирии?
В марте 2016 года Россия уже объявила о выводе своих основных сил из Сирии. Делался акцент на кратко-срочность военной кампании, мол, Сирия не стала вторым Афганистаном. При этом военная операция продолжалась, впереди еще были основные бои и основные потери среди российских военных. Да и странно было бы уйти тогда из Сирии, не добившись заявленной цели – победы над террористами. Сейчас ситуация иная – победа действительно близка.
Но памятуя и советский афганский опыт, и недавние события в Ираке, нужно задаться вопросом – не приведет ли ослабление военного присутствия к новой волне террора? Спокойно покинуть сирийскую территорию страны–гаранты перемирия, включая Россию, смогут только после того, как в Сирии будет найден политический консенсус и власть в Дамаске будет уверенно контролировать ситуацию по всей стране. А до этого еще далеко.
Похожие вопросы задают и эксперты в Вашингтоне. Здесь также опасаются повторения ситуации в Ираке, когда после вывода американских войск ИГ смог захватить значительную часть территории страны. В аналитических записках и докладах 2016–2017 годов доминирует мысль, что США должны играть активную роль в Сирии, не допустив там распространения влияния Ирана и России.
Не намерен уходить из Сирии и Иран. И захотят ли покинуть сирийскую территорию турецкие войска?
При таком раскладе у Москвы нет выбора, оставаться в Сирии или нет. Практика показала, что все переговоры эффективны только тогда, когда подкрепляются фактором силы. Кто может гарантировать безопасность территории и кто ее контролирует, тот и диктует свои условия. До того как российские военные появились на сирийской территории, все переговоры были во многом сотрясением воздуха. Теперь с Россией вынуждены считаться. Но так можно и увязнуть.
0
44.25
