За несколько дней до нападения боевиков на грозненский Дом печати (4 декабря) в интернете появился видеоролик с присягой, которую командир одной из дагестанских групп так называемых лесных приносит лидеру Исламского государства Абу Бакру аль-Багдади. «Профиль» разобрался, как далеко зашла на Северном Кавказе трансформация конфликта, начавшегося как чеченское движение за независимость, и грозит ли российским регионам превращение в часть театра полномасштабных военных действий, развернувшихся на Ближнем Востоке.
Если взять школьную карту Евразии и приложить к ней линейку, можно выяснить неожиданную вещь: от административного центра Дагестана, Махачкалы до точки, в которой сходятся границы Сирии, Ирака и Турции — по крайней мере в тех очертаниях, которые существовали до появления Исламского государства, — примерно 750 километров. Это почти на 200 километров ближе, чем, например, до Майкопа — самой западной из российских северокавказских столиц, пусть и относящейся к Южному, а не к Северо-Кавказскому округу.
Линейка и карта помогают понять, что и традиционные северокавказские общины на Ближнем Востоке, и лавина кавказской молодежи, отправлявшейся с самого начала 1990-х годов за исламским теологическим образованием в университеты арабского мира, и, наконец, связь между так называемым глобальным джихадом и тем, что происходит на Северном Кавказе — отнюдь не абстракции.
Сирийский марш
Портал Statista, специализирующийся в основном на экономической статистике и анализе рынков, незадолго до нападения боевиков на Грозный опубликовал диаграмму, позволяющую оценить количество иностранных джихадистов в Сирии в 2014 году, со ссылкой на данные национальных правительств стран-«доноров», статистику телеканала CNN и анализ американского исследовательского центра Pew Research. Представлены главным образом европейские страны, которые, по-видимому, уступают странам региона и традиционно исламским странам, таким, например, как Египет или Пакистан. Но среди «европейцев» Россия занимает уверенное первое место: при численности мусульманского населения 16 379 800 человек она «экспортировала» в Сирию более 800 боевиков.
Источником осторожного оптимизма может считаться пропорция — 800 боевиков из 16 миллионов мусульман — это гораздо меньше, чем 700 боевиков из 4,7 миллионов во Франции. Но эта статистика едва ли полна. «Мы можем предполагать, что воевать на Ближний Восток уехало 1500–2000 россиян, главным образом с Северного Кавказа», — говорит член научного совета Московского центра Карнеги, один из ведущих российских специалистов по исламу на Северном Кавказе Алексей Малашенко, анализирующий российские и зарубежные открытые источники.
Хиджра
Алексей Малашенко полагает, что такой массовый отъезд на ближневосточную войну «обескровил» диверсионное подполье на российском Северном Кавказе. Вместе с целой серией оперативных мероприятий, которые предшествовали сочинской Олимпиаде в феврале этого года, эта «эмиграция» в целом способствовала снижению уровня активности боевиков.
9 декабря директор ФСБ Александр Бортников подвел своеобразные итоги года: в 2014-м силовикам удалось нейтрализовать 233 участника незаконных вооруженных формирований, в том числе 38 главарей, задержать больше 600 боевиков и их пособников и предотвратить восемь терактов. В целом же количество преступлений террористической направленности снизилось в 2014 году второе по сравнению с 2013-м — 78 против 218.
Отъезд на Ближний Восток действительно играет свою роль, согласен старший научный сотрудник Института востоковедения РАН Руслан Курбанов. «Территория Сирии, вообще те места, где сейчас идут боевые действия, имеют для мусульман очень большое значение в плане эсхатологии: считается, что война за так называемые земли Шама будет происходить в преддверии Судного дня, — говорит Курбанов. — Многие из тех, кто покидает Россию и стремится на территорию провозглашенного на Ближнем Востоке халифата, рассматривают этот переезд как хиджру (хиджра — переселение пророка Мухаммеда из Мекки в Медину. — «Профиль»), они следуют примеру пророка, отправляются туда с семьями и, насколько можно понять, не собираются возвращаться».
Земля войны
Возвращение боевиков с Ближнего Востока — то, чего очевидно боится федеральная власть. В этом смысле Россия мало чем отличается от Европы, где после видеороликов с обладателями паспортов стран Старого Света в роли палачей задумались, как отделить чужих от своих, если с формальной точки зрения у них одинаковый статус.
Чтобы препятствовать «демобилизации» джихадистов, Россия в прошлом году приняла специальные поправки в Уголовный кодекс, дающие возможность осуществлять уголовное преследование участников незаконных вооруженных формирований на территории зарубежных стран.
«Мы видим сообщения о случаях возвращения, есть даже несколько судебных решений в отношении таких людей, — рассказывает независимый эксперт по Северному Кавказу Варвара Пахоменко. — Но говорить о массовости пока не приходится. Многие эксперты полагают, что уехавшие не заинтересованы в скором возвращении. Все-таки в сравнении с Сирией Северный Кавказ — периферия мирового джихада. Полагают, что и жизненные условия для боевиков там проще. Да и проникновение на территорию России проблематично — контроль со стороны силовых структур достаточно серьезный. Но столь масштабные события, как затянувшаяся война в Сирии и Ираке и провозглашение Исламского государства, не могут не сказаться в долгосрочной перспективе».
«Все будет зависеть от того, как пойдет дело у Исламского государства, — считает Малашенко. — В том числе от того, станет ли оно субъектом мировой политики, к чему пока все довольно быстро идет. Пока проявления жестокости, о которых практически ежедневно узнает весь мир, отталкивают от них большую часть людей на Северном Кавказе. Но при этом распространяется информация, что едва ли не самыми жестокими боевиками в ИГ являются выходцы из России и других постсоветских стран — например, чеченцы и таджики. Восприятие ИГ на Кавказе может и измениться. Пока мы не знаем, будет ли, например, в каких-то общественных группах происходить героизация тех, кто там погиб».
Рейтинг наивысшей жестокости — определенно не то, что может быть подвергнуто эмпирической проверке, согласен Алексей Малашенко. Но имеющиеся данные позволяют сделать вывод о том, что выходцы с Кавказа действительно играют важную роль в структурах ИГ. Русский — lingua franca Северного Кавказа — один из наиболее популярных языков подготовки субтитров в видеороликах халифата, по некоторым данным — второй после английского. Абу Бакр аль-Багдади буквально на второй день после того, как провозгласил себя халифом ИГ, назвал Россию (и Соединенные Штаты) в числе своих главных врагов. Угрозы перенести боевые действия на российскую территорию регулярно распространяются в соответствующих интернет-сообществах, число пользователей которых, к слову, как минимум на порядок больше тех, кто уехал воевать.
Показания арестованного
В конце ноября в интернете появился короткий видеоролик. В кадре бородатый молодой человек без маски на фоне нескольких вооруженных и, что не типично, одетых в униформу мужчин произносит текст присяги (байата) халифу Абу Бакру аль-Багдади. Говорящий идентифицируется как Сулейман Зайналабидов, «амир ауховского джамаата», то есть группы боевиков, действующей в Новолакском и частично Хасавюртовском районе Дагестана на границе с Чечней.
Новолак — арена кровопролитных столкновений в сентябре 1999 года, один из трех дагестанских театров военных действий, с которых началась уже вторая война в Чечне. Столь недавняя и столь драматичная история делает тем более тревожным ощущение от ролика с присягой: неужели покрытые садами холмы Новолака, где 15 лет назад дорогой ценой удалось отстоять мир, все же станут ареной полномасштабной войны, в которой «воины джихада» под зловещими черными знаменами халифата будут рубить головы заложникам и расстреливать неверных в промежутках между авиаударами?
Впрочем, некоторые «киноляпы» затрудняют как утвердительный, так и отрицательный ответ. Дело в том, что ровно за месяц до появления ролика, в 20-х числах октября, в нескольких СМИ со ссылкой на агентство «Интерфакс-Казахстан» появилось сообщение о задержании гражданина России Сулеймана Зайналабидова в Алма-Ате.
Сообщение содержало ряд подробностей, которыми такие новости сопровождаются нечасто. Зайналабидов, по данным собеседников агентства, дал обширные показания, из которых следовало, что он воевал в Донбассе на стороне украинских соединений, принимающих участие в антитеррористической операции. Это, по всей видимости, и было основанием для его объявления в федеральный розыск. Природа появления боевика, арестованного в Казахстане, на видео, датированном концом ноября, делает ролик сомнительным документом — по крайней мере в части подлинности присяги. Очевидно, что осенний лес для фона при желании можно было найти не только в окрестностях Хасавюрта.
При этом октябрьское сообщение о задержании Зайналабидова в Казахстане, как и ноябрьский ролик с присягой, содержало ссылку на Исламское государство. Задержанный якобы рассказал, что многие из выходцев с Северного Кавказа, воюющих на юго-востоке Украины с украинской стороны, уезжают оттуда в Сирию и Ирак, поскольку идущая там война явно имеет большее значение для ислама.
Многослойная трагедия
Местность, где действует группа, которая, если верить ролику, теперь считает себя частью халифата аль-Багдади, — нынешний Новолакский район Дагестана. До депортации чеченцев в 1944 году назывался Ауховским и был населен преимущественно аккинцами — так называют дагестанских чеченцев, восточную ветвь вайнахского этноса.
В 1944 году депортация чеченцев оказалась не единственной: на нее наложилось фактически насильственное переселение лакцев, другой коренной этнической группы Дагестана, из горных сел в окрестностях Кумуха в «освободившиеся» села Ауха — теперь Новолакского района.
После того как чеченцам в 1957 году было позволено возвращаться из ссылки домой, они стали приезжать и в Новолак. В 1991 году третий съезд народных депутатов Дагестана принял беспрецедентное решение: отныне было принято считать, что лакцы согласны вернуть дома и земли Новолака чеченцам-аккинцам. Власти же предоставляли лакцам новые участки на берегу Каспийского моря, к северу от Махачкалы. Как только Россия немного оправилась от крушения СССР, под очередное, на этот раз добровольное, переселение была принята соответствующая федеральная целевая программа.
Спустя 23 года все выглядит так, словно эта ФЦП и была главной целью инициаторов политического жеста. На деле выяснилось, что засоленные и сухие земли нового Новолакского района — того, что на морском берегу, — не только значительно хуже цветущих предгорий дагестано-чеченского пограничья в сельскохозяйственном отношении. Оказалось, что они представляют собой материальную и символическую ценность для кумыков — большого равнинного этноса Дагестана, к которому когда-то относились шамхалы Тарковские, наиболее влиятельные и владетельные из дагестанских феодалов.
Жест лакцев с возвращением аккинцам того, что им принадлежало до депортации, «завис» словно в стоп-кадре. Этому особенно способствовала ситуация 1999 года, когда вошедшие из Чечни боевики, например, сразу получили данные о местных милиционерах из числа лакцев и аварцев.
Аварцы — это самая влиятельная и крупная этническая группа Дагестана. Хасавюртовскую равнину делят между собой, собственно, три этноса — аварцы, кумыки и чеченцы. Аварцы политически ориентируются на мэра Хасавюрта Сайгидпашу Умаханова, а чеченцы, бесспорно, чувствуют за спиной поддержку Рамзана Кадырова.
Глава Чечни когда-то был близким другом Умаханова, но кошка пробежала между ними несколько лет назад из-за совокупности проблем — например, таких, как право вооруженных чеченцев свободно въезжать на дагестанскую территорию, контроль над хасавюртовскими оптовыми рынками, наряду с Пятигорском снабжающими весь Северный Кавказ ширпотребом, и охрана участка трубопровода Баку — Новороссийск.
Как правило, не сам Кадыров, но некоторые вполне официальные лица Чечни не раз высказывались в пользу воссоздания Ауха. И хотя речь идет, по сути, о переименовании района в составе Дагестана, некоторые дагестанские наблюдатели усматривают в этом своего рода «переиздание» чеченского экспансионизма. Алексей Малашенко не склонен преувеличивать значение подчас резких заявлений некоторых северокавказских руководителей в адрес соседей: «Попробуйте, поставьте себя на их место. Только представьте себе паутину эмоций, внутри которой они постоянно находятся».
Контурные карты
В самом Новолаке есть села с существенной долей аварского населения, такие, как Ленинаул и Калининаул. Аварцы в отличие от лакцев не собираются уступать дома и земли чеченцам, и хотя открытых конфликтов нет, нервное напряжение в аварской среде по поводу возможного воссоздания специфически аккинского Ауховского района довольно ощутимо.
«В районе есть и радикалы, это не секрет, — говорит старший научный сотрудник Института экономической политики имени Гайдара Константин Казенин, много лет отдавший полевым исследованиям именно в Новолаке. — Но я не думаю, что ролик с присягой имеет какое-то отношение к повестке дня по поводу Ауховского района. Больше всего это похоже на провокацию, направленную на обострение ситуации, на вброс, который может привести к реальному росту конфликтности. Очевидно, есть люди, которые рассчитывают извлечь значительные бонусы, предложив свои миротворческие услуги в ситуации, обострению которой сами же и способствуют».
Интересно, что ролик с «байатом» ауховской группы боевиков — как предполагается, преимущественно чеченской по составу — наиболее активно распространяли именно аварские активисты. Их тревожит, например, что само видео с присягой предваряется картой, на которой сложно узнать нынешние очертания центральной и восточной части Северного Кавказа. Дагестан поделен на три части: собственно за Дагестаном остаются только горы и приморская равнина к югу от Сулака.
Севернее Терека обозначен «Ногайстан» — видимо, как знак внимания ногайцам, крупному тюркскому этносу, разделенному между несколькими регионами России — включая, кстати, и Крым, — и много лет добивающемуся выделения территории, на которой ногайцы считались бы «титульной национальностью». Ногайский административный район Дагестана с такой задачей с их точки зрения не справляется: миграция аварцев и даргинцев на равнину лишает ногайцев традиционных пастбищ, ногайские села почти постоянно становятся местом проведения акций протеста, а уровень проникновения радикального ислама в этом полупустынном захолустье — один из самых высоких на Северном Кавказе.
Третий «кусок» Дагестана называется «Аух» — это слово крупно набрано поверх равнинного участка между Хасавюртом и Каспием от Терека до Сулака. «Аух» залит зеленым цветом, как и остальная «Страна вайнахов».
Новая волна
Кроме Ауха и «канонической» территории нынешней Чечни, «Страна вайнахов» включает в себя Ингушетию и большую часть Северной Осетии. Запад Северной Осетии «передан» Кабардино-Балкарии — это название советского происхождения почему-то сохранено, что снова наводит на мысли о «киноляпах», допущенных неизвестными режиссерами. Зато южная граница «Страны вайнахов» скромно выдвинута на территорию Грузии и включает в себя Казбеги.
«Я видел миллион таких карт, — говорит грузинский политолог Мамука Арешидзе. — В данном случае меня удивляет, что Моздок (ныне Северная Осетия. — «Профиль») оставили за Ставропольем. Наличие там российской военной базы едва ли что-то объясняет — базы есть и в чеченской Ханкале, и в дагестанском Каспийске. Что касается Грузии, то территория, которую они «присоединили», — это в плане физической географии Северный Кавказ. Они имеют в виду Панкисское ущелье и часть Хевсуретии. Это еще раз говорит о том, что у России и Грузии есть общие угрозы, которым мы должны сообща противостоять. И нам и вам есть чего бояться».
Грузинский эксперт, который с конца 1980-х годов следит за развитием ситуации на Северном Кавказе, полагает, что нынешняя угроза со стороны исламских фундаменталистов не является прямым следствием двух войн в Чечне и скорее всего сформировалась бы, даже если бы их удалось избежать. «Арабские организации на Северном Кавказе появились еще до войны, в 1992–1993 годах, — вспоминает Арешидзе. — В 1998 году у меня была возможность побывать в Автурах (территория Чечни, в тот период де-факто независимой. — «Профиль») в учебном лагере (боевиков. — «Профиль»). Прокуратура Грузии вела расследование неудачного покушения на Шеварднадзе (тогда президент Грузии. — «Профиль»), и следователям предоставили возможность побеседовать с несколькими людьми в этом лагере. Уже тогда я видел там религиозно мотивированных ребят из разных стран — человек пять уйгуров, парочку пакистанцев».
По мнению Арешидзе, последние события в Чечне, в том числе самоподрыв смертника у входа в концертный зал в Грозном 5 октября и налет на грозненский Дом печати 4 декабря, говорят о появлении «новых людей», готовых к активным действиям, в том числе в относительно спокойной Чечне. Не исключено, что их появление напрямую связано с Исламским государством.
Фитна
Карта в ролике с присягой аль-Багдади неожиданна еще и тем, что на ней нет «Имарата Кавказ» — «субъекта», фигурировавшего практически на всех подобного рода картах с 2007 года — момента, когда тогдашний лидер чеченского подполья Доку Умаров официально отказался от «поста президента Ичкерии» и провозгласил «Имарат».
«Имарат» провозглашался как квазигосударство, состоящее из территориальных «вилайятов» и открыто солидаризирующееся с «Аль-Каидой». Если бы последняя не выступила против аль-Багдади, можно было бы сказать, что Умаров создал прообраз Исламского государства на российском Северном Кавказе. Но ему, к счастью, не хватило ресурсов, чтобы реализовать все то, что делают теперь в Сирии и Ираке последователи аль-Багдади.
Преемник умершего в 2013 году Умарова Алиасхаб Кебеков, похоже, придерживается позиций «Аль-Каиды», вернее, ее сирийского «филиала» «Джабхат-ан-Нусра», выступившего против Исламского государства. Но многие из тех, кто уехал с Северного Кавказа в Сирию в последние несколько лет, сделали свой выбор в пользу Исламского государства, как только оно было провозглашено.
Это создает внутри северокавказского подполья ситуацию раскола, «фитну», вероятно, более серьезную, чем та, которая имела место в 2010 году, когда часть полевых командиров, преимущественно чеченских, временно вышла из подчинения Умарову.
«Говорить о массовом присягании аль-Багдади пока явно рано, — говорит Варвара Пахоменко. — Хотя мы, конечно, видим, что война в Сирии привела к серьезным идеологическим разногласиям в рядах северокавказского подполья. Но пока это скорее разделение на тех, кто уезжает воевать туда и остается здесь. Сторонники присоединения к войне в Шаме ссылаются на слова пророка Мухаммада о необходимости делать это. А противники говорят, что Аллах призывал мусульман бороться с несправедливостью прежде всего рядом с собой. Этим летом ситуацию прокомментировал лидер «Имарата Кавказ» Алиасхаб Кебеков: он сказал, что не может ни запрещать отъезд в Сирию, ни поощрять его, но призвал не вносить смуту в ряды мусульман. Говоря о расколе среди кавказцев, воюющих в Сирии, он осудил действия наиболее радикальных из них, поддержавших аль-Багдади. Из некоторых выступлений Кебекова вытекает, что сам он скорее ориентируется на Аймана аз-Завахири, нынешнего лидера «Аль-Каиды», также осуждающего аль-Багдади».
Имарат
По мнению Арешидзе, популярность «Имарата» падает. «С «Имаратом» больше никто не хочет связываться, потому что считается, что в нем все набито российской агентурой», — говорит политолог. С этим, по его мнению, может быть связано и отсутствие сотрудничества между Исламским государством и Алиасхабом Кебековым. Исламское государство со своей стороны в глазах джихадистов обладает более «крепкой» репутацией — особенно после нескольких случаев расправ с предполагаемыми сотрудниками российских спецслужб на территории Сирии и Ирака.
В то же время фигура Кебекова сама по себе неплохо вписывается в сетевую структуру глобального джихада. «В отличие от Доку Умарова, у Кебекова нет опыта чеченских войн — к подполью он присоединился только в 2009 году, — напоминает Варвара Пахоменко. — Но зато у него в отличие от Умарова есть исламские знания, полученные во время обучения в Сирии, и свободное владение арабским».
Боевики, которые напали на Дом печати в Грозном 4 декабря, в ролике, который был выложен в сеть перед атакой, объявили себя бойцами «Имарата Кавказ», подчиняющимися Алиасхабу Кебекову. Но часть экспертов полагает, что это тоже не свидетельствует о силе «Имарата» и его готовности к новому «туру» активных действий: скорее, наоборот, могло понадобиться наглядное доказательство военной активности, способное мотивировать спонсоров, как финансовых, так и идейных. «Раскол, видимо, есть, но его, как и в 2010 году, стараются не «засвечивать», чтобы не дискредитировать движение», — считает Арешидзе.
Победа
Налет на Грозный, где за последние несколько лет действительно успели отвыкнуть от большой стрельбы, напомнил о том, что конфликт, в декабре 1994 года разросшийся до масштабов настоящей локальной войны, все еще продолжается. Через несколько дней после того, как отзвучали последние выстрелы, чеченское телевидение показало родственников боевиков, убитых во время операции в Доме печати и 20-й грозненской школе. Родственники публично каялись.
Это покаяние, похоже, не остановило уже традиционной для Чечни машины неформального возмездия: к 9 декабря правозащитники сообщили о нескольких сожженных домах в разных районах республики. При этом часть погорельцев утверждает, со слов правозащитников, что их родственники не принимали участия в налете на столицу 4 декабря. Их самих, по их словам, вынуждают покинуть пределы Чечни и даже России — а при условии неизбежных проблем с загранпаспортами для мужской части семейств это, в общем, означает почти безальтернативный путь «в лес».
Тем не менее война если и не окончена, то близка к завершению. «Победителем формально можно считать федеральный центр, — говорит Руслан Курбанов. — Сепаратистского движения, с которого все и началось, больше нет. Если вспомнить, что в 1994 году ставилась задача восстановления конституционного порядка, то он восстановлен — в Чечне действует российская Конституция».
Курбанов считает, что очередная попытка воссоздать кавказский имамат, сопоставимая с имаматом Шамиля и последующими политическими проектами (во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов и позднее во время Гражданской войны), если не ушла в историю, то близка к этому. В то же время конфликт, который начинался как чеченское движение за независимость, существенно видоизменился: в него явно вовлеклись новые акторы, в том числе располагающиеся на Ближнем Востоке. О том, насколько это важно, свидетельствует, по мнению Курбанова, работа Рамзана Кадырова в качестве «целого приложения к МИД России, специализирующегося на Ближнем Востоке». Как скоро Кавказ вернется к идее имамата, зависит от развития ситуации в самой России и на Ближнем Востоке, считает Курбанов. Не исключено, что на этот раз у России не окажется передышки в несколько десятилетий.
«Хотя значительного по объему притока иностранных боевиков на Северный Кавказ не было даже во время первой чеченской войны, роль таких командиров, как Хаттаб (Самер Салех ас-Сувейлем, более известный как амир Хаттаб, 1969–2002 годы, саудовский полевой командир, игравший существенную роль в обеих чеченских кампаниях. — «Профиль»), имевших опыт афганской войны, была очень велика в плане организации, мотивации и обучения боевиков, — напоминает Варвара Пахоменко.— Так и в случае с Сирией: даже несколько человек с серьезным боевым опытом и связями теоретически смогут в какой-то момент повлиять на ситуацию в подполье на Кавказе».
Алексей Малашенко тоже считает, что уровень стабильности на Северном Кавказе через 20 лет после начала войны в Чечне во многом зависит от того, вернутся ли боевики с Ближнего Востока. Как и Мамука Арешидзе, Малашенко допускает, что проблема радикального ислама и участия жителей Северного Кавказа в глобальном джихаде скорее всего возникла бы и без конфликта в Чечне. «Тем не менее война стала одним из факторов, пробудивших ислам», — говорит Малашенко. Он вспоминает: «Дудаев (президент де-факто независимой Чечни в 1991–1996 годах. — «Профиль») ведь ничего и знать не хотел об исламе».
О победителях и проигравших Малашенко судит очень сдержанно: «Россия сохранила территориальную целостность, но создала в Чечне исключительную базу для появления «внутреннего зарубежья». С точки зрения Малашенко ситуация, когда практически вся система управления Чечней держится на личных отношениях главы республики и главы российского государства, не выглядит надежной. «Россия и победила, и проиграла, — говорит эксперт. — Если вы даже победили сепаратизм, вы в любом случае положили сами под себя раскаленный утюг».
83.0
44.25
