Гагарин у мощей преподобного
— Валентин Васильевич, а как Вы познакомились с Гагариным?
— Вначале я познакомился с Германом Титовым, а уже на XIV съезде комсомола в 1962 году он познакомил меня с Гагариным. Юрий Алексеевич знал, что я иногда привожу в Лавру слушателей моего курса по философии в Военно-воздушной академии и космонавтов, которые интересовались православной культурой. С Юрием Алексеевичем мы никогда не говорили о вере: в нашей среде эта тема была под запретом. Поэтому, когда в 1964 году у него возникло желание на свое 30-летие посетить Лавру вместе с однокурсником по училищу Николаем Копыльцовым, мы поехали все вместе. Мы приехали в Лавру в «гражданке» — в то время нам, военным, в форме нельзя было появляться в храмах. И сразу в монастырь хлынул поток народа — ведь Гагарина в любой одежде узнавали. В той поездке, как и во всех остальных, нам очень помог будущий ректор духовной Духовной академии — владыка Филарет (Вахромеев)*. Мы ведь толком ничего не знали о вере и Церкви. Владыка всегда давал в качестве экскурсовода замечательных преподавателей, которые рассказывали нам о церковной жизни, вере и Боге. Эти рассказы трогали душу и навсегда оставили самые теплые воспоминания о Лавре.
В той поездке меня больше всего поразил вот какой случай. Отец-наместник предложил пройти к нему в келью, а Гагарин сделал паузу и говорит: «Валентин, ты в келье был?» Я говорю: «Нет». Он говорит: «Я тоже не был». И со своей обворожительной улыбкой обращается к наместнику: «Батюшка, а давайте сделаем так: сначала к мощам Сергия, а потом куда угодно!» После того как мы приложились к раке с мощами, Юрий Алексеевич меня спросил: «Ты почувствовал что-то?» Я говорю: «Да. Какой-то необыкновенный запах. Такая благодать, Юра». Он говорит: «Вот видишь! Я думал, это мне одному показалось». И тогда же наместник предложил посетить ЦАК. У нас эта аббревиатура ассоциировалось с центральной аэродинамической трубой — ЦАТ. Поэтому Гагарин отказывался, пока я не объяснил, что это Церковно-археологический кабинет, то есть музей. Когда мы вошли туда, по его вопросам и комментариям стало понятно, что он многое знает о вере. Я думаю, это у него от родителей — его мама была верующая, да и отец знал православные традиции и следовал им.
Когда Гагарин увидел макет Храма Христа Спасителя, он буквально пришел в восторг. Макет собрали в 1913 году в честь 300-летия дома Романовых, и внутри все детали интерьера воспроизведены так, как они были в оригинале. Юрий Алексеевич долго его разглядывал и потом, выдохнув, спросил: «Где ж эта красота?» А отец-наместник ему в ответ: «Юрий Алексеевич, сейчас там бассейн “Москва”…» Это запало ему в душу. В ноябре 1965 года, на пленуме ЦК ВЛКСМ, посвященном патриотическому воспитанию молодежи, будучи членом ЦК ВЛКСМ, депутатом Верховного Совета, первым космонавтом планеты и Героем Советского Союза, Гагарин предложил восстановить Храм Христа Спасителя. При этом он подчеркнул, что храм — памятник воинской славы, о котором мы не должны забывать. И тут же добавил, что вместе с ним нужно восстановить и Триумфальную арку, которую тоже разобрали. После выступления перепуганный президиум сразу доложил наверх, что Гагарин несет на пленуме крамолу. Потом Юрию Алексеевичу рассказал первый секретарь ЦК ВЛКСМ, с которым он дружил, о реакции Брежнева: «Что вы на Гагарина накинулись? Он русский человек, который предложил восстановить памятники своего народа. Комсомолу объясните, что денег у нас на храм нет, а Триумфальную арку поставим. Юрию Алексеевичу привет». Так это и замялось.
— Были последствия этой поездки в Лавру с Гагариным?
— У меня были, а у него нет. Мне выговор влепили «За попытку втянуть в религию первого космонавта планеты». Сами понимаете, сейчас это звучит смешно, а тогда это было клеймо. Гагарин меня увидел, а на мне лица нет от таких новостей. Юрий Алексеевич сразу стал расспрашивать, что случилось. Я ему рассказал. Так вот, он добился, чтобы выговор сняли. Сам пошел в парткомиссию, к начальнику политотдела, и сказал: «Ну, вы вообще уже перегибаете. Ну как капитан может везти полковника в Лавру? Это я его вез на нашей машине». Гагарин-то был выше меня по званию…
— А кого вы еще возили в Лавру?
— В основном моих слушателей, но бывали даже иностранцы. Готовился полет Александра Александровича Волкова, и вместе с ним летели два француза: Жан-Лу Кретьен и Мишель Тонини. И Саша мне говорит: «Ну, давай! Это ж христиане. Отвезем их, пусть нашу красоту увидят!» Я согласился. Слава Богу, нам очень помог Отдел внешних церковных сношений. Когда приехали, Жан-Лу Кретьен был в восторге — он ведь закончил иезуитский колледж. Но когда мы вошли в ЦАК, он увидел клавесин. А я знал, что он блестяще играет. Говорю ему: «Жан-Лу, сыграй!» Тут оказалось, что музыкальный инструмент принадлежал самому Рахманинову, и космонавт стал отказываться и говорить, что это большая ответственность. Я говорю: «Жан-Лу, ответственность беру на себя! Сыграй!». И он сыграл, причем «Подмосковные вечера». Это звучало великолепно!
Как Подмосковье связано с Небом?
— А как вы стали преподавателем в Центре подготовки космонавтов?
— Начнем с того, что я вырос в семье авиатора. Мы жили в коммунальной квартире, где у каждого офицера была своя комната, и все тесно общались. То есть я все время был в этой среде. Поэтому у меня даже вопросов не было, куда идти. Сначала я был в группе планеристов — уже в девятом классе мы летали на «Яках». В то время каждый мальчишка, который занимался в ДОСААФ, мечтал прыгнуть с парашютом, самостоятельно слетать и потом попасть в училище. Вот и всё. А когда полетел Гагарин, тогда я и загорелся идеей попасть в отряд. Но мне не повезло — врачи списали по состоянию здоровья. Хорошо, что у меня друзей было много и они не дали затеряться. Так я и попал в замечательную среду армейского комсомола.
Наш Центр подготовки космонавтов был образован в 1960-х годах. В то время я уже преподавал в Военно-воздушной академии и по традиции проводил занятия в Центре подготовки. Я был на общественный кафедре, читал философию. Когда в 1990-е годы появилась возможность, начал читать в Академии «Основы православной культуры». После развала СССР уже никто ограничений не устанавливал. Конечно, атеистов было много, и пробиться было непросто. Но к тому времени выпускники Академии Гагарина уже руководили космосом, поэтому мне позволено было читать. А в советское время даже выдергивали высказывания из моих лекций, жаловались, что я ссылаюсь на религию.
— А вы действительно ссылались?
— Ну да. Я понимал в душе, насколько это необходимо для наших воинов. Чтобы отдавать жизнь за Отечество, нужны великие идеалы. Например, приводил такое сравнение: с одной стороны, 16 месяцев блокады Троице-Сергиевой лавры поляками, литовцами и прочими в Смутное время, а с другой стороны — 900 дней блокады Ленинграда. Для меня эти события связываются в одну историю — историю про веру, которая в крови у народа.
— Были негативные последствия?
— Негативных, слава Богу, не было. У меня заступники были хорошие: к тому времени мои выпускники из Военно-воздушной академии занимали высокие должности. Еще нужно иметь в виду, что я читал лекции в разных аудиториях. В летной, например, вообще не было инцидентов. А в других — связь, тыл — уже что-то выискивали. Как я потом понял, это даже не слушатели были, а определенные люди, которые за всем следили и чуть что — докладывали наверх. Меня даже обвиняли, что я читаю Закон Божий.
Я преподавал философию, в которой был раздел общественного сознания, куда входила религия, поэтому я считал своим долгом показать, какая религия у нас была издревле и сколь велика ее значимость для нашей культуры. А поскольку это замалчивали, то, конечно, ребятам было интересно услышать, что у нас есть интереснейшие религиозные философы, замечательные традиции, уникальные святые, включая, например, Александра Невского и Даниила Московского. Я обычно на первой лекции спрашивал: «Вы прибыли со всего Советского Союза. Скажите, в Подмосковье какие учебные заведения связаны с небесами?» Ну, и все дружно: «Конечно, Академия Гагарина». А я им говорю: «Главное — это Духовная академия, Московская духовная академия».
А в начале 1990-х философию преподавать прекратили, и заменили ее культурологией. А что это такое, мало кто знал. Поэтому читали ее, как могли. В том числе ввели раздел «религиоведение». Нас послали на двухгодичные курсы при Свято-Тихоновском институте. И это очень помогло.Позже за мою преподавательскую деятельность меня наградили орденом Сергия Радонежского. И я очень рад, что мне его вручил именно будущий Патриарх Кирилл (тогда он был митрополитом).
Видел ли Гагарин Бога?
— Какой вообще человек в жизни был Юрий Алексеевич? Большинство его видело только по телевизору, улыбчивого и доброго. А вы же были его другом и наблюдали его в, что называется, неформальной обстановке.
— Понимаете, люди немного преувеличивают, когда говорят, что я — друг Гагарина. Будем честны. С моей точки зрения, у него было всего два друга: его дублер Герман Титов и первый секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлович Павлов. А вот приятелей, подобных мне, у него было много. Он был очень открытый человек в неформальной обстановке. Но своими переживаниями никогда не делился — личное всегда оставалось с ним. Конечно, Юру очень изматывало нереальное количество встреч и заграничных поездок, а ему все время хотелось вернуться к работе. Он тогда так и писал Николаю Петровичу Каманину, генерал-полковнику авиации: «Дайте возможность больше заниматься космосом».
Это был человек, который чувствовал боль других. Я сам видел, как он переживал потерю Комарова*. Это было видно невооруженным глазом — он все время ходил подавленный. Кстати, вместо Комарова должен был лететь сам Гагарин. Только в недавнее время об этом стали говорить — космонавтов в самый последний момент поменяли по приказу свыше.
Гагарин был очень искренним человеком. Я наблюдал за ним в разных ситуациях: люди, видя Гагарина, всегда просили автограф. Многие известные люди, не хочу даже называть имена, часто отвечали на такие просьбы: «Дайте поговорить, потом, некогда». Юрий Алексеевич никогда так не делал. Всегда с уважением выслушает, найдет время, подпишет всё. Это очень редкое качество.
В 1964 году Гагарина назначили командиром Отряда советских космонавтов. Когда он готовил к ответственному полету экипаж, то все пропускал через себя и помогал сослуживцам. Надо отдать должное — именно Юрий Алексеевич создавал ту обстановку творчества и ответственности, которая сохранилась в Центре подготовки до сих пор. Я сам слышал, как он воспитывает космонавтов: «Имей в виду, твоя геройская звезда — труд всего народа». Своим примером показывал, что первый полет человека в космос — это не его личная заслуга, а достижение нашей страны. Это он старался внушить всем космонавтам. У него не было зазнайства и гордости.
— Фразу, якобы сказанную Гагариным, «В космос летал — Бога не видел» сейчас вновь начинают тиражировать — причем именно в том контексте, что «Бога нет». Он действительно так говорил?
— Это передергивание фактов. Гагарин никогда и нигде не говорил, что Бога нет! Конечно, его об этом спрашивали: «Юра, ты в космосе Бога видел?» Он прямо отвечал, что не видел. Но он не имел в виду, что Бога нет. Да и потом — где он мог Его увидеть? Это только святым людям дано. У Гагарина было огромное уважение к православной вере, я это знаю. А вы ведь сами понимаете, какое время тогда было. Хрущев, как говорили, обещал показать «последнего попа». И при этом Гагарин уже в 1965 году на пленуме ЦК призывает восстановить разрушенный Храм Христа Спасителя и Триумфальную арку. Такое неверующий человек не смог бы сказать!
— А что бы вы ответили людям, с насмешкой относящимся к тому, что космонавты берут на орбиту иконы? Причем доходит даже до разговоров о том, что решение взять в полет икону космонавтам чуть ли не навязывается кем-то, что им самим это не очень надо…
— Понимаете, космонавт — это человек, который выполняет ответственное задание. И все, что у него на душе, идет с ним и в космос. Каждый полет — это рискованный и ответственный шаг. А когда летишь на ответственное задание, хочется, чтобы святыня была с тобой. Поэтому уже в первый свой полет, в 2001 году, нынешний руководитель Центра подготовки Юрий Валентинович Лончаков взял на орбиту частицу мощей Сергия Радонежского. Он это сделал по совету своего духовника.
Космонавту разрешено брать определенное количество необходимых ему вещей. Решение же брать с собой на борт икону или другую святыню зависит только от самого космонавта.
— В связи с этим вспоминается, как еще в советское время космонавт Владимир Титов во время полета поздравил Центральное управление полетами с 1000-летием Крещения Руси. Расскажите, как это произошло?
— Володя Титов был назначен командиром на полет, который должен был состояться в год Тысячелетия Крещения Руси, в 1988-м. А у Володи перед этим было два неудачных старта — в первом кораблю не удалось состыковаться с космической станцией, а второй был отменен из-за технической неполадки. И он мне говорит: «Понимаешь, если бы меня кто-то благословил, то я бы не так переживал». Я говорю: «Володя, о чем речь? Давай поедем к владыке Филарету (Вахромееву), я сейчас с ним свяжусь!» Владыка был тогда председателем Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата, мы хорошо друг друга знали еще с тех пор, когда он был ректором Московской духовной академии. Я говорю: «Владыка! Намечается уникальное событие. Хочу командира экипажа к вам привезти». Он говорит: «Привози». Володя вообще впервые архиерея тогда увидел. А владыка — как будто знал его всю жизнь. Говорит: «Да ты не волнуйся! Чтоб ты не переживал, я тебе еще церковный календарь дам, будешь там его читать». Именно из него Володя узнал, когда отмечается Тысячелетие. И представляете — с высоты 400 километров он поздравил Центр управления полетами с этой великой датой!
Некоторые даже ехидничали, говорили: «Ангел прилетел к нему в космосе и сказал, что празднуется Тысячелетие. Поэтому он и узнал». А на самом деле все просто — у него был церковный календарь. Мы Володе потом передали иконы князя Владимира, Даниила Московского, Святой Троицы.
Подъезд, в котором все умерли
— Удивительная история. Выходит, многие советские космонавты были верующими людьми?
— Трудно сказать, я обо всех говорить не могу. Среди моих близких знакомых неверующих не было. Почему? Потому что у нас были общие интересы, потому что мы все задавались вопросами о Православии, Церкви, Боге. Многие знали, что я верующий. Ну да, на меня в советское время многие со стороны смотрели как на блаженного. Чего это его тянет то в Лавру, то в Данилов монастырь, то еще куда-нибудь? Но я был верующим человеком с детства. Я ведь еще в блокадном Ленинграде молился Богу о том, чтобы мои родители были живы!
Когда мы жили в Ленинграде, мама водила меня в храм, в том числе, в Александро-Невскую лавру. Это место произвело на меня сильное впечатление и когда позже я узнал, что в Подмосковье тоже есть Лавра, я всеми силами стремился в нее попасть. Моя мечта осуществилась в 1962 году, когда я начал работать в Академии.
— Вы упомянули о вашем блокадном детстве… Расскажите, что с вами тогда произошло? Как удалось выжить?
— На весь большой подъезд в нашем доме — я абсолютно один остался, все умерли! Отец был на Ленинградском фронте, а маму вывезли через Ладогу, после того как она в городе потеряла сознание от голода. И все равно я не терял веры, я молился, я чувствовал, что Господь меня не оставит. Так оно и получилось: из блокадного Ленинграда меня вывезли зенитчицы 25 января 1942 года. Увидели, что я совсем один, накормили, обогрели и посадили в машину. Вначале эвакуировали в Казахстан, в детский дом, там меня мама и нашла.
Именно в том пустом подъезде, среди замерзших трупов, которые лежали, как дрова, я впервые по-настоящему глубоко ощутил, что Господь меня слышит. Без Его помощи я бы не выжил. ф.
0
150.00
