ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Апрель 24, 2018

Чем отец занимается?

Он завхоз в школе для слепых. У нас в Подмосковье есть школа-интернат, там учатся не только слепые дети, но и дети с задержкой в развитии, с ДЦП. Папа всю жизнь зарабатывал руками: был и сварщиком, и ковал решетки — делал всякие красивые заборы, был и мастером отделочных работ, строил коттеджи, ремонтировал квартиры, чинил таксофоны, а после этого он стал работать в школе.

Своих троих детей он тоже приучал к физическому труду?

Он нас приучал к самостоятельной жизни, всё время говорил нам: «Ни на кого нельзя рассчитывать, рассчитывайте сами на себя, ребята, а я чем смогу — помогу». На тот момент у него не получалось помогать финансово, но он всегда говорил: «Вгрызайтесь, вгрызайтесь— как котята, которые падают в воду. Выцарапывайте себе дорогу сами». Это, конечно, очень тяжелый опыт в плане детства, но, с другой стороны, в детстве ты всё принимаешь как данность.

Я знаю, что вы рано потеряли маму.

Да, нам с братом-двойняшкой было тогда по девять лет, старшему — одиннадцать.

Ты хорошо помнишь то время?

Конечно... Мы жили в Мариуполе до моих девяти лет, я всё прекрасно помню. Невероятно яркое было детство. Знаешь, отдельная какая-то жизнь, солнечная: море, юг, просто постоянное счастье. А потом мы переехали в Подмосковье, еще с мамой вместе. Мы здесь пытались ее лечить. Так сложилось, что маме пришлось вернуться на Украину, там она и умерла.

Понятно, что тебе и братьям пришлось тогда резко повзрослеть.

И отцу было нелегко. Нас сразу «перехватила» наша бабушка Оля, папина мама, она стала нас воспитывать. А отцу надо было постоянно работать, чтобы нас содержать. Тогда он как раз был мастером отделочных работ. Его кидали периодически. Это было время, когда ты отремонтируешь целую квартиру, а тебе говорят: «Пока жив и мы тебя тут не закопали во дворе, вали-ка отсюда, парень!» Приходилось уходить — то есть ты и детей не видишь, и не зарабатываешь практически.

Он что — вам, детям, рассказывал такие жесткие вещи?

Нет, мы об этом узнали уже потом, когда постарше стали.

Скажи, у вас с братом-двойняшкой прочная связь? Мне это особенно интересно, поскольку мы с Игорем тоже двойняшки.

Сначала, конечно же, я перехватила эстафету у мамы. Невольно. Начала всячески за брата заступаться, старалась не давать его в обиду.

Такая бойкая была?

Бойкая. Со старшим братом мы дрались в детстве, просто «на ножах». У нас не было такого в семье, что Ира — девочка, ее трогать нельзя, потому что это нежный цветочек. Я знала, что в школе мои братья могут за меня заступиться, но в принципе могла прийти в ту же школу с синяком под глазом, полученным от собственного брата. В детстве ты со всем смиряешься — как живешь, так и живешь. Нет такого: «Это ненормально».

А у тебя самой не было потребности почувствовать себя девочкой?

В этом плане был некий блок. Во-первых, ты растешь с двумя мальчиками в комнате в десять квадратных метров. Во-вторых, мой характер.

А какой у тебя характер?

Я резкая. В детстве была вспыльчивой, категоричной. У меня были подружки-девчонки, но мне больше нравилось играть с мальчишками, бегать с ними. А вести себя как девочка среди тринадцатилетних пацанов совсем как-то странно было. Мне этого не надо было, да и боялась я ко всему прочему.

Чего боялась?

Каких-то отношений. Не понимала, как можно с кем-то начать встречаться, к кому-то прикоснуться, — у меня была фобия.

Это в каком возрасте?

В первый раз я начала встречаться с мальчиком, когда мне исполнилось лет шестнадцать. У меня же бабушкино воспитание, а она мне всегда говорила: «Раньше шестнадцати лет мы никуда не ходим».

А в институте из тебя, наверное, пытались делать девочку-девочку?

Пытались. Пытались всеми силами. Это была ломка, потому что я всё время ходила в спортивных штанах и футболке. Глядя на себя в зеркало, не испытывала желания надеть юбку, туфельки. Я педагогам так и говорила: «Вот на сцене я буду переодеваться, а в жизни я такая, какая есть».

А как тебя вообще занесло в актерство? Исходя из того, что ты рассказываешь, особой логики я не вижу.

Логики и не было. Я никогда не грезила профессией актера, для меня вообще это не был вариант выбора. Я хотела стать инструктором по фитнесу, по хип-хопу — вот это моя история, спортивная, я люблю танцевать. Кстати, недавно я вместе с психологом Романом Ляховичем придумала проект «Я танцую по Москве». Это такая терапия в столичных парках. В течение одного сеанса группа из двадцати пяти человек (в нее могут попасть все желающие) начинает танцевальное движение по парку - всё сводится к раскрепощению, выплеску эмоций, уходят стрессы, а это так важно в условиях мегаполиса! На этих занятиях никто не ожидает виртуозного владения телом, каждый двигается так, как умеет и как чувствует.

Здорово! Мне уже самому захотелось в этом поучаствовать. Но вернемся к началу твоей актерской истории.

Мама моей подруги сказала как-то: «Ира, тебе надо в театральный, попробуй». Для меня это оказался способ добыть корочку о высшем образовании. Легкий способ, как я думала в то время. Танцуешь, рассказываешь стихи, басни, прозу — и всё это не связано с физикой, химией, алгеброй. Такой вариант «лайт» для похода за высшим образованием...

...с тем чтобы потом опять был хип-хоп?..

Эту мысль я не оставляла, потому что не понимала, что там будет в этом новом мире, не понимала, с чем столкнусь. О будущем начала всерьез думать курсе на третьем. Была уверена, что в кино меня не возьмут. У меня долго был этот комплекс, да и сейчас остается, если честно. Знаешь, вот это из разряда: «Этот красавчик не про меня». А потом как-то происходило, что «этот красавчик» ко мне подходил, и я думала: «Это какое-то заблуждение, он скоро увидит во мне лягушку». (Смеется.) Я всё время опасалась, что меня разоблачат. В институте каждый раз, когда говорили «Если вы чувствуете, что вы не на своем месте или занимаете чужое, встаньте и уйдите», я призывала саму себя: «Вставай, вставай!» Но не вставала. Продолжала учиться как-то вопреки. Что касается кино, то я, повторяю, очень скептически относилась к своей внешности.

Высокий рост раздражал?

Высокий рост начал раздражать, когда я стала ходить на пробы. Мне всё время говорили: «Ой, какая вы высокая, у нас партнер ниже вас, это будет комично. Ой, ну ладно, давайте попробуем». Плюс проблема с обувью — у меня ведь большой размер ноги. Я понимала: если будет какая-то спортивная история — это мое, социальная драма — мое. А всё остальное — мир героинь-дюймовочек с длинными волосами — эта история для меня закрыта.

Ира, мы с тобой делали телевизионную программу «Кто там...» два года назад. И у меня было ощущение твоей некой недосказанности творческой. Но появилась «Аритмия», картина, которая о тебе как об актрисе очень многое сообщила. А сколько я слышу теперь: «О, какая она прекрасная актриса!» Меня это радует, потому что ты на сегодняшний момент получила то, чего заслуживаешь, хотя это не означает, что надо расслабиться.

Конечно. Теперь еще больше ответственности. Вообще интересная история получилась, потому что на моей кандидатуре в большей степени настояла Дуня Смирнова, у которой я в итоге снялась в картине под рабочим названием «История одного назначения». Дуня как-то увидела мои пробы и сказала Боре Хлебникову: «Ну надо Горбачёву утверждать, вот это точно».

А у Хлебникова были серьезные сомнения?

Наверняка. Как у любого режиссера, если он на эту роль пересмотрел всю Москву.

В итоге результат превосходный, ты получила несколько наград. Сейчас еще номинирована на премию Chopard Talent Award, призванную оценить талант молодых актеров. Это тоже очень хорошая история.

Да, вообще всё это безумно приятно. Мне кажется, каждая роль должна быть как такой маленький код, который ты вкладываешь, и люди его считывают, понимают и могут благодаря этому что-то для себя понять, развиться, открыться. И в этом плане «Аритмия» как глоток свежего воздуха для всех.

Помню, ты мне рассказывала, что после института, когда начинала работать в театре, решила еще клоунскую линию попробовать — в эту сторону тебя вело. Знаешь, я недавно делал интервью с Венсаном Касселем, который рассказал, что в цирковое училище он поступил для того, чтобы обрести некую самоидентификацию актерскую. Вот такой сложный путь. А тебе для чего была нужна цирковая стихия?

Так на самом-то деле я хотела работать не в театре, я очень хотела в клоунаду. Но именно в цирковое училище мне не хотелось идти: старый стиль клоунады мне не близок. Хотелось сделать еще что-то — другое, новое. Недавно, когда мы с мужем были в Лос-Анджелесе, то съездили в Лас-Вегас на «Цирк дю Солей», посмотрели шоу «O». И после представления я подумала, что все-таки хочу быть клоуном. Клоун — это, конечно же, маска, маска человека маленького, человека с какими-то комплексами, зажимами, это то юродское, что есть в каждом из нас. Плюс чаще всего это трогательно, с какой-то философией, и всё равно ты шутишь…

…шутишь прежде всего над собой.

Да. Ты контактируешь со зрителями и шутишь над собой, даешь людям возможность посмотреть на себя со стороны, увидеть нелепость самоидентификации.

А когда ты шутишь над собой, то, наверное, еще и раскрепощаешься?

Абсолютно. Я до сих пор думаю о том, что когда-нибудь прикоснусь к stand up. Мне всё это очень близко, в этом жанре ты без страха говоришь о своих комплексах, о том, что тебя раздражает. Stand up — это какая-то дверка, в которую обязательно нужно попробовать хотя бы просто войти.

Слушай, я посмотрел, у тебя в кино сейчас удивительные какие-то роли: ты вот сыграла Софью Андреевну Толстую, супругу Льва Толстого.

Вообще! Нет, то, что Дуня Смирнова взяла меня в эту картину, причем не просто так  взяла, — она, когда мы встретились (для её фонда записывали стихотворение), сказала: «Ирина, у меня новый сценарий, там одна роль написана специально под вас». Это был просто шок. Я всячески пыталась скрыть волнение и просто сказала: «Так, интересно». Она говорит: «Софья Андреевна Толстая». Тут меня вообще прибило! (Смеется.) Почва из-под ног ушла. Я думаю: «Что она делает, зачем? Куда, какая я Софья Андреевна Толстая?» Но у Дуни какой-то стальной характер плюс эта невероятная проницательность: она очень хорошо чувствует людей, видит их, и, главное, она любит и умеет работать с артистами.

Сейчас выходит еще один фильм с твоим участием — «Тренер», режиссерский дебют Дани Козловского, где ты играешь одну из главных ролей.

Знаешь, Вадим, я хотела когда-нибудь познакомиться с Даней, просто познакомиться. Потом я вдруг узнала, что меня вызывают на пробы. Попробовать меня на роль президента футбольного клуба ему посоветовала гример Лера, с которой мы дружны. Прихожу, знакомимся с Козловским, разговариваем. Но у меня было предубеждение, что я «не про эту когорту людей», то есть я понимаю, что я, скорее всего, не оттуда. Наверное, думала я, набирать будут актеров из глянца. А потом Даня сказал, что он хочет брать как раз людей с живой внешностью, какой-то нетипичной, нетипажной, чтобы получилась вот такая разношерстная компания.

И всё сошлось.

Да. Неформат, к которому я себя причислила когда-то, стал в итоге форматом. Работать в «Тренере» было очень интересно. Даня же и автор сценария, он всё знает про героев, он классно объясняет и очень правильно и точно ставит задачи. У него подход — как швейцарские часы, то есть всё очень точно...

Ты рассказывала о братьях. Чем они сейчас занимаются?

Брат-двойняшка работает грузчиком в Шереметьево. А старший — топ-менеджер в «Икеа».

Какие разные судьбы!.. Накануне выхода этого номера журнала тебе исполняется тридцать лет. Эта дата еще легкая, воздушная, но тем не менее ты ее как-то ощущаешь?

Я к возрасту отношусь как ко времени, которое мы проводим на земле, не больше. Когда мне исполнилось двадцать пять, меня накрыло: «Я глупая, я ничего не знаю — ни в истории, ни в политике, ни в географии». Какой-то дикий комплекс начал развиваться, я стала подводить какие-то итоги — в общем, это всё про то, как ты сам воспринимаешь мир. Сейчас мое 30-летие. Это просто факт, итоги подводить не хочется. Да и вообще, какие могут быть итоги?! (Улыбается.)

Ну конечно... Ира, мне кажется, что ты человек, доминирующий в общении, в отношениях. Я прав?

Да, да. Есть такой момент, и я от этого иногда страдаю.

С мужем так же себя ведешь?

С мужем тоже такое бывало и бывает, происходят такие моменты, что я начинаю рулить и рулить.

Его это устраивает? Я с ним лично не знаком, но мне кажется, что Григорий достаточно спокойный человек.

Устраивает или нет — надо его спросить. Но по-всякому бывает, конечно. Бывает, я перегибаю.

Вы ведь и расставались на время, да?

Был такой момент. Расставались, потом сошлись, чтобы попробовать еще раз. Сложно было.

И сколько вы были не вместе?

Полгода.

Наверное, ты сделала первый шаг навстречу?

Да. Я очень долго терплю, я очень терпеливый человек, умею прощать, на что-то закрывать глаза, порой заниматься самообманом. В принципе я придерживаюсь мнения, что, если ты не можешь изменить ситуацию и не можешь с ней согласиться, ты должен из этой ситуации выходить. Все-таки семейная жизнь, отношения — это колоссальная работа. Вы должны находиться в постоянном коннекте. Наша с Гришей история чем-то напоминает взаимоотношения героев «Аритмии». Мы с ним проходили все эти этапы.

У Гриши как складывается актерская судьба?

Он снимается. Не так часто, но тем не менее. Плюс он хочет попробовать себя в качестве режиссера. В прошлом году он со своим другом Лёшей Ильиным снял короткометражку, которая попала на конкурс «Кинотавра». Поступательное какое-то движение пошло. Плюс Гриша композитор, он пишет музыку, они с Серёжей Шайдаковым записали трек, который был в трейлере «Аритмии», — «Побудь» называется. Они выпустили его и в iTunes. Гриша и монтажом увлекается — он такой разносторонний человек. В принципе, когда нет занятости в одной сфере, он переключается на другую.

Здорово... Я недавно узнал, что ты участвуешь в очень любопытном социальном проекте, организованном Oriflame. Проект посвящен естественной красоте.

Для меня это оказалось удивительной историей и удачей. Это больше чем продукт, своего рода философия: «Полюби себя такой, какая ты есть». Правда, это уже такое затертое выражение, потому что на практике всё дико сложно: весь глянец учит обратному. Культ идеальной внешности нивелирует индивидуальность, все женщины становятся похожи друг на друга. Для меня это катастрофа, просто катастрофа. Мы не говорим о душе, у нас всё упирается в какую-то внешнюю историю. А компания Oriflame придумала удивительный проект «Антикастинг», когда женщины (в том числе и я) рассказывают про других реальных женщин, которые их вдохновляют. То есть тут речь именно об индивидуальности, а не о стереотипах. Фотосъемка проходила в Варшаве, там участвовали пятнадцать женщин самых разных профессий. Следующий проект, «Я красива», был против предрассудков, связанных с возрастом. Сейчас я буду участвовать еще в одном проекте, посвященном естественности в самых разных проявлениях. Мы должны полюбить себя такими, какие мы есть, что, помимо прочего, расширяет границы наших представлений и возможностей. И это правильная тенденция нашего времени.

Ира, не могу не спросить про твою квартиру, где мы снимали нашу передачу. Квартира тогда произвела на меня сильное впечатление: ощущение, что это пространство может стать основой какого-то интерактивного спектакля, иммерсивного.

Ох, я так устала от этой квартиры!

Бесконечная старая мебель с блошиных рынков, раритетные телефоны, пишущие машинки…

Сначала это всё было по фану, весело, я реально забила всем этим домашнее пространство, мне хотелось поиграться.

Что, в жизни не хватало игры?

Наверное, да. Из старой рамы от окна мы сделали зеркало. Мы врезали туда лампочки и стекло. Я всё облепила моими любимыми оленями... Недавно мы приобрели новую квартиру, в которой я пытаюсь всё минимизировать, стараюсь, чтобы даже полок было минимальное количество, по минимуму вещей, засоряющих пространство. Мне захотелось сейчас как раз тишины, покоя, света, светлого пространства.

У тебя на кухне на стене, помню, были надписи, я тоже свою оставил.

Я буквально две недели назад стерла всю стену, все надписи, там уже практически не было пустого места. Я наконец поняла, что мне нужен какой-то аскетизм. Было около двух часов ночи, я взяла тряпку и всё-всё-всё стерла и наконец выдохнула. Всё, с этим периодом пора попрощаться. (Улыбается.)

И с Instagram ты стала меньше баловаться и выкладывать свои знаменитые видеоскетчи.

Да, всё реже и реже. Раньше для меня это был способ высказаться — я высказалась. Теперь я делаю это, только когда очень хочется или в рекламных целях. Реклама — не постыдная для меня история, благодаря рекламе мне удается отказываться от очень многих предложений из серии: «Ну, можно сняться, а лучше бы нет».

У тебя сегодня выходной. Чем будешь заниматься?

Убираться сейчас поеду, наводить дома порядок.

Любишь, когда всё на своих местах?

Да, я люблю порядок. Мне это важно. Просто чистый разум, незамутненный. Ты знаешь, что я ушла из театра?

Нет!

(Смеется.) Да, это тоже такой мощный период в моей жизни. В декабре доиграла последние спектакли и оставила для себя только «Сон в летнюю ночь».

Почему ты ушла? Ты же довольно быстро стала ведущей актрисой театра «Мастерская Петра Фоменко».

Почему ушла?.. (Долгая пауза.) Это решение назревало в течение года. У меня был такой посыл в начале прошлого сезона, но я поняла, что немножко горячусь, подумала, что надо подождать, посмотреть, выдохнуть, — может быть, всё встанет на свои места и я успокоюсь. На год ушла в затишье, не выпустила ни одного нового спектакля, у меня не было премьер. А потом, в начале сезона, пришла и поняла, что нет — больше не могу. Даже не то что не могу, просто в какой-то момент я поняла, что с очень многим в театре не согласна и изменить это не могу. Я трачу свои силы, свою жизнь, а если останусь и по-прежнему буду не согласна, то могу превратиться в циника. Я уже начала замечать, что во мне проклевывается какой-то цинизм по отношению к профессии.

Поэтому надо было уходить. На данный момент репертуарный театр не моя история. Мне захотелось, знаешь, взять паузу и выдохнуть, посмотреть по сторонам. Хотя любой разрыв отношений — это и больно, и сложно.

Видишь, к своему 30-летию ты почувствовала потребность какого-то обнуления.

Возможно. Захотелось услышать себя. Прошедшие два года были настолько яркими, насыщенными, столько всего произошло!

Два года всего, а по ощущениям — лет пять.

Нужно притормозить. Вокруг очень много лишнего шума, за которым можно себя потерять и начать существовать уже по инерции.

Неожиданный, Ира, поворот в нашем разговоре.

Да-да, но я захотела тебе это сказать, чтобы ты знал. (Улыбается.)

И я это ценю. Ты сейчас вся в белом, и энергия такая свежая, что ли. А история с театром — это многоточие, как начало какого-то нового опыта. В финале нашей беседы я хочу повторить те пожелания, которые я написал у тебя дома на стене: «Твори, дерзай, рискуй!»

Спасибо, Вадим.